16 октября. Вчера — выставка Ларионова из парижских собраний и отечественных. Потом — церковь всех скорбящих радости, вечерня. Поздний разговор с Адольфом и Леней.
Сегодня — события удивительные. Зашел во МХАТ, к Смелянскому, как уговаривались, пошли выпить кофе. И видя меня во второй раз, он сказал: «— Володя, идите к нам работать». Такого поворота я не ожидал. Оказывается, уходит Кесслер, освобождается место завлита (сам Смелянский — зам. гл. режиссера по литчасти), всего в отделе пять человек. Ему нужен товарищ, компаньон, советчик. Почему выбор пал на меня, я так и не понял. Я ответил, что пошел бы на должность драматурга. Он сказал: вот это то самое. В театре нужен драматург, как советчик режиссуры, для контактов с авторами и вообще чтобы отдел превратился в литературный островок среди моря актерских интриг и комплексов. Я снова возразил: вы же меня совсем не знаете. Оказывается, знает. От Додина, Отара, других людей. Приятно, говорит, когда разные люди сходятся во мнении о человеке. Мне тоже приятно. В принципе я дал согласие.
Боже мой, но ведь на этой должности здесь работал Булгаков!
В течение месяца Кесслер должен уйти. Если Ефремову я подойду, встанет вопрос об оформлении. Вероятно, можно будет совместить с курсами.
Неужели завязывается новый этап в жизни? Какие они все непредсказуемые. Возникнет уйма проблем. Но уехать из Ленинграда я хочу — по разным причинам. Желание было неопределенным, но это тот случай, за который нужно держаться. Это служба, но это и независимость. А возможности совершенно сказочные. Все равно я не знаю, как жить по возвращении в Ленинград — тоска смертная охватывает от одной мысли о рабочем месте, литературной среде, безденежье, одиночестве.
{94} Оттуда поехал в ЦТСА, предварительно договорившись по телефону. Режиссер Бурдонский, Александр Васильевич, долго и молча меня рассматривал. И я его тоже. Я уже знал, что он сын Василия Сталина, внук тирана. Потом я подумал: вот мы и встретились. Но мы с А. В. действительно встретились так, как будто долго друг друга искали. Он сказал: «— Я ни о чем другом так не мечтаю, как поставить “Сад”. В пьесу влюблен, болен ею. Ношу ее все время с собой и всем читаю. Читал, наверное, девятнадцать раз. Финальную песню пою и плачу. Я вам потом еще все скажу. Спасибо вам за пьесу и за то, что вы есть». И так далее. Такое, пожалуй, я переживаю во второй раз, со встречи с Отаром.
Роли распределены, актеры — ведущие, художник есть, композитор тоже, все будет делаться вне плана, на энтузиазме. «— Если мы еще чего-то стоим, мы должны это сделать!» Так говорит Бурдонский. Начнут репетировать в ноябре, чтобы до нового года выпустить. Думаю, он немного переоценивает свои силы и силы актеров. Но атмосфера студийного энтузиазма очень подходит для этой пьесы. Даже цеха говорят: мы вам все сделаем за три дня — им тоже нравится энтузиазм. А Розов говорит: где вы его откопали? Ну, как отбирать у них «Сад», чтобы опять погрузиться в неопределенные ожидания во МХАТе! Кто знает, может быть, именно здесь спектакль прозвучит, если все пойдет на такой же душевной отдаче.
Две великие тени возникли и наложились одна на другую, как пятьдесят лет назад: Сталина и Булгакова…
Галине Букаловой
8 декабря 1980 г., Москва
Сейчас в Москве съезд писателей. Нам дали гостевые билеты, все на курсах сильно засуетились, и мне не захотелось идти, так ни разу и не был. Передали мне, что меня упоминал Михалков в докладе, а затем Софронов — подробно о «Высшей мере». Пятнадцать лет писал для детей — и ни звука, а тут удостоился, хотя и сижу тихо, с одной пьесой. Те, кто ходил, вернулись разочарованные, еще бы: побывали в чужом пиру. Теперь идет пьянка. Л. Ч. — мрачный, еще яснее стало, что в России он — ноль, а признаться страшно, ходит злой, подозрительный, на занятиях совсем не бывает. А пока на съезде трепались, у нас шли лекции о Белом и Набокове и было горько, что говорить о них можно лишь под-сурдинку и вовсе не издавать. Вообще что-то я недобр стал к собратьям, да и к себе, ясно вижу, что мы потеряли и что приобрели в литературе.
{95} Посмотрел недавно «Чайку» Щедрина и Плисецкой. Музыка и танец хороши, но оформление ужасно претенциозное. «шикарное», оперно-натуралистическое (колышется озеро, а из него вытекает время от времени театральная пена.)
С Морозовым встречусь после приезда Саши из Петрозаводска. Бурдонский все ждет ответа от военных начальников по поводу «Сада».
И к вам хочется, но и работать надо — в будни трудно…
Свободное копирование
