Война - 14. Рыбчино - Румыния

РЫБЧИНО–РУМЫНИЯ
Записки. Очерк 13

… На новом месте, в селе Рыбчино, мы устроились быстро. Штаб полка разместили на главной улице в толстостенной саманной хате. Прямо из-под стен хаты шел ход в траншею и в узкие щели, в которых можно было пря-таться от артиллерийского огня и от немецких танков. Но сидеть здесь долго мы не предполагали. Шла весна, на всех фронтах развертывались бои. Гото-вился к наступлению и наш полк.
Уже в феврале оттепель согнала с полей снег. Совсем исчезли красногру-дые снегири, порхавшие, бывало, по заиндевелым пушистым веткам бузины. Запахло весной. Земля раскисла, и трудно стало вытаскивать сапоги из клей-кого суглинка улицы и из чернозема огородов, ходить по которым приходи-лось, чтобы прятаться при движении за домами и сараями от немецкого на-блюдения и немецкого огня.
Стояла оттепель, но в небе чаще плавали густые косматые облака, и лишь изредка в разрывах облаков мелькало бронзовое солнце, от пронзительного света которого приходилось щурить глаза. Дули ветра. В трубе и в разбитых окнах нашей хатенки выло и свистело. Медленно и грустно чирикали нахох-лившиеся воробьи, перепрыгивая с ветки на ветку чахлой акации, растопы-рившейся под окном. Воробьи были старые, они чувствовали, что еще не вес-на.
Из вишневого сада за ближайшим двором методически била наша пушка. Била она в лощину, шедшую от Рыбчино к хутору Веселому: там был замечен нашими наблюдателями зарытый в землю немецкий танк.
…………………………………………………………………………….
Однажды под вечер в штаб наши патрули привели маленькую рыженькую женщину, укутанную в большой серый платок. Из допроса выяснилось, что она – жительница Вершины Каменки, а родилась в свое время в Рыбчино. Здесь она жила и при немцах. Теперь же прибыла издалека, чтобы увидеть своего мужа, служившего в одном из батальонов нашего полка.
Пока мы вывали ее мужа, она успела рассказать о своей жизни в период немецкой оккупации, рассказала и о немецком коменданте участка, который на задке своей брички приказал написать: "Ариец пан Круль" и бил нещадно плетью всякого, кто улыбался над этой надписью.
– Ох, не помянись он, бес рыжий! – со злостью взмахнула женщина ру-кой. – Долго нам будет помниться этот Круль. Пузатый, подбородок жирный, фуражка высокая и с жестяной птичкой на околыше. Ну, как есть – агел из самого ада, супостат. Едет, бывало, на паре гнедых жеребцов и кричит во все горло: "Мютце, мютце!" Это, значит, шапку гни… И на баб кричал: "Мютце, мютце". А у баб шапок то ведь нет и гнуть шапку было нельзя. Тогда он при-казывал нам спину гнуть и кланяться ему до самой земли. Если не поклонись, затюжит плетью. О-ох и хамотес был…
…………………………………………………………………………….
Передав женщину под наблюдение уполномоченного "смерш", я вышел на НП полка, где и пробыл до рассвета. Вместе с несколькими офицерами мы непрерывно караулили свою оборону, следили за немцами, готовые к любым неожиданностям. Каждый из нас знал, что Первый Украинский Фронт к ис-ходу шестого марта прорвал немецкую оборону на протяжении 180 километ-ров и перерезал железную дорогу Проскуров-Тарнополь, что войска Третьего Украинского Фронта 8 марта заняли Лозоватку и перерезали железную доро-гу Куцовка-Николаев, что дивизии Второго Украинского Фронта ворвались на окраины Умани. И мы с минуты на минуту ожидали приказа на наступле-ние.
В эту ночь приказ не поступил. Но когда я уже хотел покинуть НП, меня окликнул телефонист.
– Командир полка требует вас к телефону, – сказал он.
Я взял трубку.
Из всего, что сказал командир, ясно было одно: мы переживали последние часы "Рыбчинского сидения". Мне было поручено произвести личную реког-носцировку подступов к хутору Веселый с нашего левого фланга.
Растолкав своего ординарца, который сладко спал на холодной глиняной лежанке в блиндаже, и, отдав необходимые распоряжения дежурному офице-ру-оперативнику, я направился в путь. Выйдя на Кировоградский грейдер, мы позавтракали, потом спустились к мостику южнее деревни Николаевки и ре-шили идти прямо на юг по глубокой балке.
Было тепло. Журчали ручьи. Над нашими головами, высоко-высоко шур-шали и хлюпали крупнокалиберные снаряды: наши и немецкие дальнобойные батареи вели артиллерийскую дуэль.
По талому пожелтевшему снегу рыжим кантом тянулся немецкий теле-фонный кабель. Шагая вдоль него, мы миновали кусты и поднялись на каме-нистый берег. Отсюда мы увидели хутор. Он маячил в тумане, как неясный мираж.
Оттуда застучал пулемет и по камням прозвенели пули, к нам на шинели брызнула грязь.
– Неужели заметили, черти? – пряча голову за камни, поинтересовался красноармеец Морев.
– Нас они, наверное, не заметили, – сказал я. – Но груда камней кажется им подозрительной, поэтому они прочесывают ее время от времени огоньком.
Мы сбежали вниз почти к самому ручью на дне балки и продолжили свой путь.
Вскоре мы миновали землянки минометчиков с воткнутыми в них палка-ми. На палках, просыхая, дымились мокрые портянки и шинели. Потом через каменную плотину, дырявой стеной перехватившую ручей, мы переправились на правую сторону и мимо опрокинутых вагонеток на полуразрушенной узко-колейке прошли в большую каменоломню. Серые гранитные стены. Отвесные и суровые, они образовали огромный каменный котел, в котором не могли достать человека никакие пули.
Поддерживая друг друга, мы вскарабкались по каменным выступам на-верх и вступили в небольшую лощинку, заваленную огромными серо-зелеными валунами, похожими на гигантских лягушек. По извилистой тро-пинке между лобастыми валунами гранита мы добрались, наконец, до наблю-дательного пункта 63-ей отдельной штрафной роты.
В широком блиндаже наблюдательного пункта, где мы застали командира роты старшего лейтенанта Чернова, был сплошной дождь. Снег на крыше блиндажа растаял, вода просочилась сквозь неплотную землю и дождем ли-лась теперь с бревенчатого потолка.
Командир роты, сероглазый, с мелкими рябинками на кубоватом красном лице и в сверкающем от влаги резиновом плаще, набросив капюшон на голо-ву, сидел на поставленном торчмя деревянном обрубке и пристально смотрел через стереотрубу на немецкие позиции.
– Льет, черт ё возьми! – пожаловался он, оторвавшись от стереотрубы и подавая мне руку. Здравствуйте, старшой!
– Льет, – подтвердил я. Так льет, что без плаща сидеть в блиндаже перед вашей стереотрубой совершенно невозможно. Давайте что-либо придумаем…
В блиндаже нашлась обыкновенная русская армейская плащ-палатка. Мы прибили ее гвоздями к потолку, но она под тяжестью воды надулась вскоре, будто парус на сильном ветру и через края ее полилась вода.
– Морев, соображай! – крикнул я своему ординарцу. – Вода нас опять об-хитрила…
Морев попробовал пальцем упругий и мокрый парусиновый живот палат-ки, посмотрел на меня желтоватыми маленькими глазками.
– Дырку можно проколоть? – спросил он.
– Проколи, если нужно. Вы не возражаете, товарищ Чернов?
Чернов согласительно кивнул головой.
Тогда Морев гвоздем проколол палатку в самом центре вздутия, а под свистящую желтоватую упругую струю воды подставил котелок. Так мы и оказались под зонтом-водособирателем и могли теперь спокойно вести на-блюдение за немецкими позициями. А воду, меняя пару котелков, Морев вы-плескивал в канаву за блиндажом.
…………………………………………………………………………….
Лишь к исходу дня возвратился я в штаб полка и доложил командиру о всем наблюденном и предложил его вниманию схему рекогносцировки под-ступов к хутору Веселый.
– Завтра, товарищ Белых, наступаем, – сказал Котов, удовлетворенный моей схемой и пояснениями. – Да, забыл, было новость сообщить. Наши вой-ска заняли сегодня город Умань. Крепко делает свое дело правый фланг Вто-рого Украинского Фронта. Теперь пришла пора и нашему, левому флангу, колыхнуть немцев…
Говорил Котов с каким то особенным подъемом, даже драматизируя ска-занное, как артист на сцене. Я об этом сказал ему. Котов засмеялся, потом расчесал свои жесткие светлые волосы, прищурил бледно-голубые глаза и придвинулся ко мне вплотную.
– Признаюсь вам, товарищ Белых, что действительно был я до войны ар-тистом на одной из Ленинградских сцен. Потом поступил в архитектурный институт, а потом… началась война. Кончится она, наверное, снова стану ар-тистом. Душа просится к высказыванию, а на сцене это можно сделать, может быть, полнее, чем во всяком другом месте.
Помолчав немного, Котов покрутил головой и добавил:
– Сегодня ночевать вам придется снова на НП. Все, что вам нужно и пред-ставляет ценность, заберите с собой. Оттуда и… двинетесь в путь… В Рыб-чино до конца войны нам не придется больше заглядывать…
…………………………………………………………………………….
Собрав в сумку все свои записки и фронтовые пожитки, я распрощался с деревней Рыбчино. Когда немного стемнело, вместе с ординарцем мы вышли на курган, именуемый на топографической карте "отметкой 175.3".
В эту ночь немцы особенно буйствовали. Они забрасывали нашу оборону сотнями и тысячами снарядов и миллионами пуль. Сплошной ливень огня. Три раза пытались они перейти в атаку. Но спокойный и мощный огонь на-шей обороны, спланированный и рассчитанный на каждый метр земли, сжи-гал все на подступах к нашим траншеям.
Было весело на душе и приятно наблюдать за этим управляемым огнем, умным, как человек. Беря трубку, я вызывал по телефону артиллеристов или минометчиков и произносил им одно слово "Леопард" или, например, "Лев". И в ответ на это слово целый ураган огня начинал гулять в том месте, к кото-рому относилось упомянутое мною звериное имя.
Часам к четырем утра канонада затихла. Только ракетчики продолжали палить ракеты, да несколько неугомонных немецких пулеметчиков поливали нашу оборону побледневшими в синьке рассвета золотыми струями трасси-рующих пуль.
Стрелка часов подходила к четырем пятнадцати утра десятого марта 1944 года.
Ровно в четверть пятого загрохотали наши батареи, минометы и "Катю-ши". Над немецкими позициями повисли самолеты с красными звездами на крыльях и с полыхающими огнями у пропеллеров. Реактивные снаряды на-ших воздушных птиц жгли немецкую пехоту.
Через час в наступление двинулась наша пехота. Над полями клубился бе-лесый туман и сизый дым. По балкам и оврагам охало и раскатывалось эхо сражения.
Взяв Веселый, Первомайск, Ново-Тимофеевку и Лебедевку, мы встретили упорное сопротивление мощной колонны немецких танков и развернули фронт на запад. Пройдя с боями двадцать пять километров, мы к утру 11 мар-та заняли боевой порядок на высоте 131.5, южнее деревни Губовки.
Утро было морозное. На колчистую землю начала сыпать снежная крупка. Вскоре она превратилась в густой снег, и стало темно. В темноте наши ба-тальоны навалились на немцев и завязали рукопашный бой. За много кило-метров слышен был человеческий крик. Одни кричали "ура", другие звали на помощь, третьи просили пощады, четвертые умоляли прикончить их и изба-вить от страданий и нестерпимой боли тяжелых смертельных ран.
Мимо нашего командного пункта вскоре один по одному побрели плен-ные немецкие ефрейторы и солдаты, больше – ефрейторы с треугольными нашивками на рукавах коротких серо-зеленых курток. Нашивки были обнесе-ны по краям серебряным галуном. У многих ефрейторов вместо нашивок ви-сели одни лохмотья: боясь народного суда, ефрейторы хотели превратиться в рядовых, в кого угодно, лишь бы меньше отвечать за совершенные ими пре-ступления перед Россией. Но мы знали, что все немцы любили ходить в каких либо чинах. И немецкое командование не скупилось на чины, превратив поч-ти всю свою армию в ефрейторскую и обер-ефрейторскую грабь-армию.
Измазанные в глину и в кровь, ефрейторы шагали в крагах, в цветных штанах из маскировочных плащ-накидок, в серых фуражках с длинными ко-зырьками и серыми металлическими пуговицами на лбу. Иные шли в пилот-ках, иные совсем без фуражек. И у этих ветер трепал длинные рыжие космы на длинных головах, усыпанных снегом. Все они шли угрюмо, воровато огля-дываясь или просто глядя себе под ноги. При встрече с нашими бойцами, бо-ясь расправы, они сжимались в кучу, как стадо испуганных баранов, и крича-ли громко и нелепо: "Гитлер капут!"
…………………………………………………………………………….
Вечером мы завязали бой за деревню Выгода и к утру разгромили здеш-ний немецкий узел сопротивления. В бою уцелели немногие домики.
В траншеях, шедших прямо из-под стен домов, в садиках и в камышах над речонкой Выгода, на зеленой мураве густой озими и по лысому бугру – везде валялись немецкие трупы. Голые, отвратительные, рыжие и длиннорукие. На них не хотелось даже плюнуть, как плевали москвичи в начале семнадцатого века на голый труп Дмитрия Самозванца, валявшийся с шутовским бумаж-ным колпаком на голове у стены Московского Кремля. Один, раздетый дона-га немец лежал с поднятой кверху ногой (под икру был подложен камень), будто гимнаст или любитель санаторного солярия. Другой, обняв гранитную глыбу, сверкал голой спиной, изогнутой предсмертным напряжением. Каза-лось, он хотел поднять эту серую гранитную глыбу, да так и умер, надорвав-шись ее непомерной русской тяжестью.
На брустверах траншей и окопов желтыми огоньками мерцали рассыпан-ные патроны. Здесь же, похожие на задние телячьи ноги, валялись немецкие карабины с тяжелыми дубовыми прикладами и с толстыми стальными за-тыльниками. Валялись ручные гранаты с очень длинными деревянными руч-ками. Валялись ружейные гранаты и патроны для них с черными деревянны-ми пулями. Валялись груды пулеметных коробок и пулеметных лент с патро-нами, сделанными на многочисленных военных заводах Европы, покоренной и распластанной немцами.
В одной из траншей я увидел знакомого бойца из первого батальона. Он сидел верхом на плечистом немце, не успев оторвать от него своих рук. На затылке бойца краснела запекшаяся кровь. Наверное, немецкий солдат, про-бегавший мимо, выстрелил из автомата и одной пулей поразил и нашего бой-ца и вопившего о помощи своего соотечественника и друга по грабежу.
На улицах пыль, щебень, осколки красных кирпичей. В уцелевших хатах полы усыпаны желтым градом кукурузы, белыми ворохами пуха и гусиных перьев, золотистыми и зелеными осколками глиняной посуды. Мамаев по-гром! Немцы точно выполняли приказ Гитлера о том, что надо: "Оставить по-сле себя только пустыню и пепел".
Перед нами была, перед нами бежала 161-я пехотная дивизия немцев.
К середине дня 12 марта мы, преследуя немцев, прошли от исходного по-ложения полсотни километров и ворвались в Павловку. По полям и дорогам ветер гнал невиданную массу бумажных обрывков и клочьев. Ветер гнал ос-татки немецкой печатной пропаганды. Наши солдаты вытирали грязь со сво-их сапог и ботинок о большие листы фашистской газеты "Фолькишер беобах-тер". Иронией судьбы, пришлось немецкому "Народному наблюдателю" на-блюдать позорный крах гитлеровских планов покорения непобедимого Со-ветского Союза.
Ко мне привели пленного, уроженца немецкой деревни Питчковец около города Лайтманец, Вильгельма Тендлера. На ломаном русском языке, проли-вая обильные слезы, он упрашивал не убивать его.
– Я художник, – сказал он. – Я хочу работать. Дайте мне возможность ра-ботать на Россию. Я буду расписывать стены ваших дворцов и театральные декорации…
В его клеенчатой тетради, обернутой куском хрома с советской маркой, мы нашли несколько десятков карандашных рисунков. Были здесь и голые женщины, и пьянствующие немецкие солдаты. Были цветы в красивых кув-шинах и вазах, были и островерхие домики с готическими стрельчатыми ок-нами. Были и виселицы с повешенными на них русскими партизанами. Среди прочих рисунков, попался и карандашный портрет фюрера, написанный в по-лупрофиль. Типичный бандит с идиотской косичкой черных волос на лбу и с гангстерскими усиками под мясистым длинным носом, фюрер хмуро смотрел вдаль застывшими, как у удава, мутными глазами.
…………………………………………………………………………….
Конечно, мы тогда не имели возможности послать отцу этого рыжего мо-локососа, Юзику, и матери его, Верте, положенную в таком случае траурную открытку. Мы надеялись сказать им о всем этом при нашей скорой и неиз-бежной встрече с ними в Германии… Нашему читателю скажем прямо, нам художество Вильгельма Тендлера принципиально не понравилось и незачем было снова давать ему кисть в руки…
Вечером 15 марта мы узнали, что Третий Украинский Фронт овладел 14 марта Херсоном. Вечер был мглистый, ветреный. На горизонте светилось за-рево пожаров, а за оврагом горели ракеты.
Весть о падении Херсона под ударами нашего левофлангового большого соседа была воспринята нами как сигнал к продолжению наступления. Невзи-рая на усталость, на темноту и грязь, мы сломили сопротивление немцев и ночью заняли Гордиевку, хутор Шевченко и к утру очистили от немцев посе-лок Лобачевку. Здесь с большим трудом мы на руках катили свои пушки че-рез грязную-грязную плотину, взорвать которую немцам не дали местные жи-тели. Тут же на плотине, свесив ноги в мутную воду пруда, лежал немец-подрывник с пробитой топором головой.
Окружившие нас женщины показали нам того человека, который проло-мил голову немецкому саперу. Это был шестидесятилетний старик Иван Си-дорович Чугуев из-под Харькова. Немцы пригнали его сюда еще раньше. Он нужен был им, как хороший бондарь. Они намечали угнать его в Германию, но не успели. И он, на старости лет, еще раз сумел послужить России и по-бондарски чисто и хозяйственно заклепал голову немецкому саперу.
– Я ему все лотки привел в порядок, – закуривая полуаршинную цигарку из наших красноармейских махорочных запасов, шутил старик. – Чукнул его по кумполу обушком и пускай наше бондарское дело чувствует…
Наскоро отблагодарив старика за службу и ответив на теплые ласки лоба-чевских жителей, мы устремились вперед. В десятом часу утра наши батальо-ны сбили немецкий заслон и овладели деревней Владимировка.
На улицах рвались мины и снаряды. Лил сильный дождь, но население, вырвавшись из ям и погребов, бросалось нам навстречу, смеялось и плакало от радости. Девушки и женщины, молодежь и старики с интересом рассмат-ривали наши погоны с серебряными звездочками, на ощупь пробовали наши мокрые шубные пиджаки, наши зеленые рукавицы, болтавшиеся на белых шнурах, переброшенных через шею на грудь. "Мотрите, бабы, красноармей-цы носят рукавицы, как наши маленькие ребятишки", – догадливо сообщали друг другу женщины и добродушно улыбались. Но одна из пожилых женщин спросила, почему мы носим так рукавицы.
– Бабушка, – сказал ей старшина. – Нам надо покрепче бить немца, а за рукавицами некогда глядеть. Если они не желают быть потерянными, пусть сами на шнуре крепко держатся…
Женщины захохотали и начали упрашивать нас хоть на минутку зайти в гости. Они угощали нас молоком, компотом и отчаянно целовали. У нас на груди плакали девушки, вырванные из немецкого рабства; плакали и старые женщины, радуясь своему освобождению и тому, что вместе с нами пришли на Украину их собственные сыновья и внуки. Было все это столь трогательно и душевно, что и мы тоже плакали и не стыдились своих солдатских слез, хо-тя на груди у нас висели автоматы, на ремнях были пристегнуты гранаты, а в кобурах лежали заряженные для боя пистолеты. Но нам некогда было гос-тить. Растроганные и наполненные новыми силами, влитыми в нас этим на-родом, который мы освободили от немцев, мы ринулись в новый бой. Мы пробивались к районному центру Украины Бобринец.
Дороги размокли. Утопая по колено в грязи, солдаты все же помогали из-мученным лошадям тащить пушки и несли на своих плечах боеприпасы. Бое-припасы несли не только бойцы, но и офицеры и даже женщины-санитары. Нам нужны были патроны, мины и снаряды, а обозы не поспевали за нами, не могли поспеть по клейкой украинской грязи. Украина бывает золотой в дру-гое время, а в мартовскую распутицу 1944 года дороги ее были самыми гряз-ными дорогами мира. Недаром на большаках и проселках, на склонах балок и у мелиоративных посадок стояли брошенные немцами неуклюжие пушки на четырехколесных лафетах, исправные машины и трактора на резиновых ко-лесах. Они не смогли одолеть украинскую грязь и прилипли к ней навсегда.
И искреннее удивление охватывало нас, когда советские танки "Т-34", раз-брасывая целые каскады воды и грязи, с шумом и треском обгоняли нас, стреляя на ходу по отступающим немцам и наезжая гусеницами на немецкие повозки, на машины и орудия. Можно было подумать, что дороги Украины знали, кого держать в своих цепких руках, кого пропускать на запад.
К вечеру 16 марта полк пробился к каменистым берегам речонки Сухо-клея и ворвался в Софиевку. Обстановка несколько изменилась. Мы получили приказ на Бобринец не ходить, обсушить в Софиевке бойцов и начать наступ-ление в другом направлении.
Эти строки я писал в одной из софиевских хат. За окном была темная, бурная и дождливая ночь. Слякоть. Сквозь шум, вой и свист разгулявшейся непогоды, долетали в хату рокочущие звуки артиллерийской пальбы, дребез-жали не выбитые пока стекла.
Часам к двум ночи наступило резкое похолодание, повалил снег, началась пурга.
А через полчаса мы подняли полк, и повели его на юго-запад по следам отступающих немцев.
Снег был настолько густ, что мы ничего не могли видеть даже в двух мет-рах впереди себя. Мокрые люди, чавкая сапогами и ботинками по слякоти, шли наугад. В темноте казалось, что двигались не люди, а беломраморные изваяния: так основательно залепил всех нас мокрый густой снег.
Справа и слева, прямо перед нами, будто призраки, появлялись вдруг и сейчас же исчезали кусты, чернобыльники, полыни, прошлогодние подсол-нечники или воткнутые кем-то путевые вешки.
На изгибе дороги, у темного кургана, выступило что-то черное, распла-станное. Это оказалась разбитая пушка с раскоряченными станинами. Отсюда мы, сориентировавшись по компасу, взяли немного правее и через рощицу вышли к околице деревни Покровка.
Разместив бойцов и подчиненных офицеров в крайних хатах, чтобы они могли немного обогреться и отдохнуть, я выставил охранение и после этого, сопровождаемый ординарцем, постучал в одну из хат.
Встретили нас два высокорослых старика, посвечивая обычным деревен-ским фонарем с единственной стеклянной шибкой на боку. В фонаре, мигая, горела толстая сальная свечка.
Старик сперва поднес фонарь чуть ли не к самому моему носу, потом по-сторонил на себя и я увидел лица хозяев. Тот, который держал фонарь, был в черной овчинной шапке с длинными космами шерсти, в полушубке. Мутно-серые глаза его были сощурены, а все лицо, за исключением толстого мяси-стого носа и красноватых бугров у ноздрей, было покрыто волосами, и на широкую грудь старика ниспадала мощная волнистая русая борода.
Второй, в тряпичной шапке-ушанке и в серой свитке, перехваченной ве-ревкой, показался мне помоложе. У него были черные большие глаза, и ма-ленькая черная бородка обрамляла его круглое лицо. В руке у этого старика я заметил небольшой железный ломик.
– А, это свои, – сказал первый старик. – Красные! Милости просим, захо-дите…
– А мы тут на часах стоим, – пояснил чернобородый. – Там, в хате у нас, товарищи греются. Утомивши они… И вот мы вызвались постеречь, чтобы немец какой не залез с гранатой…Они еще тут водятся, не все убёгли…
Толкнув локтем своего догадливого ординарца, который немедленно встал у двери со своим автоматом, я вошел в жарко натопленную хату. Здесь грелись и сушились бойцы командира 2-го батальона Василия Савельевича Пацкова. Вкусно пахло картофельным супом и поджаренным салом.
У печки хлопотали две бойких старухи с коричневыми кокошниками на седых головах. На большом столе коптил каганец, на длинных лавках сидели над котелками бойцы и, отдуваясь, кушали суп.
– Садитесь, родимые, садитесь, – засуетилась одна из старух, обращаясь почему-то ко мне во множественном числе. – Супцу и картошки жареной от-ведайте…
Пока она ставила на стол две миски – одну с супом, вторую с жареной картошкой, я успел дать маленькую головомойку помощнику командира взвода сержанту Забелину и приказал ему немедленно поставить у сенец сво-его часового, не полагаясь на охрану стариков…
Потом мы всласть закусили со своим ординарцем, погрелись над миской супа и двинулись на противоположный конец Покровки, где слышалась авто-матная стрельба: наши бойцы очищали последние дома от засевших там и не желающих сдаваться немцев.
…………………………………………………………………………….
За два дня последующих боев мы выбили немцев из хутора Седова, из Марьяновки, Кривоносовки, Фадеевки, Тарасовки (Братский район, Никола-евской области) и к утру 18 марта оказались в полусотне километров от Юж-ного Буга.
В этот день меня постигло большое горе. В бою за деревню Штейнфельд был убит наш начальник штаба полка гвардии капитан Прокин. Так и запом-нился он мне на всю жизнь. Молодой, светловолосый, сероглазый, мальчише-ски подвижный, в маленькой белой кубанке с красными перекрестиями на синей макушке, он бросился первым на окопавшихся в бурой заросли кустов немцев.
– Хэнде хох! – задорно закричал он и жестом длинной руки показал нем-цам, что они окружены и сопротивление бесполезно.
Немцы подняли руки. Но в этот момент из серо-зеленой толпы раздался выстрел. Прокин взмахнул руками и замертво упал…
Разозленные коварным немецким выстрелом, мы смели пулеметным ог-нем всю немецкую группу, ворвались в деревню Штейнфельд и перебили весь немецкий гарнизон.
Здесь, в деревне Штейнфельд, был получен радиоприказ о назначении ме-ня на должность начальника штаба полка.
…………………………………………………………………………….
Деревня Штейнфельд. Здесь жили немецкие колонисты, завезенные еще при Екатирине II. Хаты их походили на казармы. Они были такими же длин-ными, со столбами посредине и с нарами и лавками по стенам, с очагами вме-сто печей и с котлами вместо плоских плиток под очагами. Потолков в хатах совсем не было. Двускатные кровли, оштукатуренные изнутри, заменяли со-бой и потолок. Это готический стиль. Плохой стиль. В немецкой хате я чувст-вовал себя, как в казарменном сарае.
 …………………………………………………………………………….
Едва успел я доложить по радио обстановку в дивизию, как вбежал в хату связной от Василия Савельевича.
– Немцы начали контратаку на наш батальон! – прерывисто дыша, сооб-щил боец. – Они наступают из района Шира Хата. Командир батальона про-сит помощи…
Растолкав командира полка, который буквально валился от усталости и задремал было над столом, я накоротке объяснил ему обстановку и выбежал на улицу.
Там гремел уже гранатный бой, слышались крики немцев, теснивших ба-тальон Пацкова к центру деревни.
– Кудрявцев! – закричал я на своего первого помощника, марийца из Йош-кар-Олы, – немедленно выбросьте резервный взвод на помощь Пацкову. Уда-рить по немцам из-за правого фланга. А вам, товарищ лейтенант Неровный, прикрыть своими автоматчиками штаб полка...
В завязавшейся рукопашной схватке немцы были сломлены и начали от-ступать. Наши батальоны очистили деревню Шира Хата и вырвались к мосту через реку Каменно-Костоватая.
Откуда ни возьмись, через наш боевой порядок промчался на всем скаку всадник. За мостом, взмахнув руками, он упал с коня, и на него сейчас же на-валились немцы.
– Ребята! – послышался душераздирающий крик. – Немцы захватили на-шего дивизионного инженера Меркулова. Он думал, что за мостом уже наши, а там…немцы.
Кричал ординарец Меркулова.
– Вперед! – приказал я Пацкову. – Вперед! Живого или мертвого, но Мер-кулова отнять у немцев…
Василий Савельевич поднял батальон, и солдаты хлынули в темноту, на бугор, по которому карабкались немцы, отступая к хутору Воровского.
– Ракеты жгите, ракеты! – слышался уже за мостом хрипловатый голос Василия Савельевича.
При свете ракет я увидел, что наши солдаты перемешались с немецкими. Среди пехотинцев, бивших друг друга прикладами и ножами, метались не-мецкие лошади, впряженные в большие повозки, стояли вдоль бугра брошен-ные машины, и только один вездеход, выбравшись из человеческой массы, полным ходом шел в гору, увозя Меркулова.
…………………………………………………………………………….
Мы гнали немцев без отдыха и без остановки. Мы заняли хутор Воровско-го, деревни Михайловку, Хмаровку и большое село Арбузиновку, но Мерку-лова немцам все же удалось увезти.
От Арбузиновки до Южного Буга оставалось двенадцать километров. На рассвете мы получили задачу прорваться на северо-западную окраину Кон-стантиновки на Буге. С утра засияло солнце. Перед нами открылась бескрай-няя украинская степь, покрытая курганами, на которых справляли тризны наши древние славянские предки, развевались победные знамена петровских полков, гремела военная слава Румянцева, Суворова и Кутузова. Теперь сюда пришли мы, внуки и правнуки великих полководцев.
В полдень полк перерезал железную дорогу Помошная-Одесса, разгромив немецкую оборону в двух километрах южнее станции Кавуны. Потом, до на-ступления темноты, мы бились с немцами за константиновскую дорогу и только к полночи вырвались за курганы, на шлях.
Полил дождь, наступила непроглядная темнота. Мы с командиром полка решили свернуть полк в колонну и, выставив круговое охранение, тихомол-кой идти в Константиновку, хотя и немцы продолжали держаться на курганах за нашей спиной.
Это было рискованное решение, но нам казалось вполне оправданным: выход к Бугу и лишение немцев их подготовленных в Константиновке пози-ций, упрочало наше положение и позволяло нам достичь цели без излишних потерь в бою с немецкими заслонами на подступах.
Так мы и сделали. В нашем тылу продолжали гореть немецкие ракеты. Немецкие пулеметчики и автоматчики стреляли по воображаемым врагам. Немецкие батареи из-за Буга лупили по курганам, на которых мы сидели два часа назад. Между тем, грязные и мокрые, мы часа в четыре утра ворвались в Константиновку, перебили немецких патрулей и прошли на самый берег Южного Буга.
Ни выстрела, ни крика. Только Буг шумел сердито и ворчливо. Он здесь не широк, метров в сто-сто пятьдесят. Но пробраться через него в Богдановку оказалось невозможно.
Подорванный и заминированный немцами, мост лежал наполовину зали-тый водой. На противоположном каменистом берегу стояли два немецких танка с обращенными в нашу сторону орудиями, а на чернеющих крышах бо-гдановских домов копошились немецкие солдаты с пулеметами. Они не стре-ляли только потому, что не знали еще о вступлении нашего полка в Констан-тиновку.
Наши разведчики доложили, что в южной части Константиновки сконцен-трировано несколько сот немцев, которые на лодках и плотах продолжали пе-реправлять на правый берег коров, баранов и другое имущество. Кроме того, к южной окраине Константиновки подтягивались группы немцев из числа тех, мимо которых ночью прошел наш полк.
Перед нами встала серьезная проблема. Продолжать сидеть в Константи-новке молча, мы не имели никакого нравственного права. Но и проявлять се-бя в таком огромном селе, как Константиновка, где могли бы свободно раз-меститься две полнокомплектные дивизии, тоже надо было умеючи. Во-первых, немцев здесь было больше, чем нас, и они имели артиллерию. Во-вторых, на Константиновку с бугров правого берега Буга смотрели десятки немецких батарей, готовых открыть огонь в любую минуту. В-третьих, с нами были только полковые орудия, а дивизионные пушки капитана Чешского от-стали от нас в районе Арбузиновки и не успели пока подойти.
В этих условиях всякий ложный шаг мог погубить полк без всякой суще-ственной пользы. И майор Котов, бледный и хмурый от переживаний и пере-утомления, сидел на каменной оградке у одной из хат, напряженно обдумывая создавшееся положение. Он, казалось, не замечал проливного дождя и ветра. Шуба на нем обвисла, по тонкой худой шее бежала, падая с вымазанной в грязь шапки, тоненькая мутная струйка воды.
– Ну, начальство! – вдруг обратился он ко мне, вскинув на меня бледно-голубые фанатично блестевшие воспаленные глаза. – Думай, что делать бу-дем?
– Надо больше грохоту и шума, – вырвалось у меня…
– Что, что? – переспросил Котов с каким-то особенным вниманием и, вскочив с оградки, распорядился. – Немедленно вызвать ко мне командиров батальонов!
…………………………………………………………………………….
Через двадцать минут десятка полтора мелких групп, созданных из авто-матчиков и гранатометчиков, начали действовать по всей ширине села. Под-нялся такой грохот и шум, будто в Константиновку ворвалась целая наша ди-визия.
Бросая коров и баранов, немецкие солдаты на лодках и просто вплавь уст-ремились через Буг. Наши пулеметы тем временем открыли огонь из приле-гавших к берегу домов, из брошенных немцами окопов, просто с песчаной отмели, немного прикрывшись разбросанными здесь гранитными камнями.
Часам к десяти утра 22 марта 1944 года мы стали полными хозяевами Константиновки и обосновали свой штаб в большом кирпичном здании, вчера еще занимаемом румынским "консулом" (Надо иметь ввиду, что до нашего прихода на Южный Буг, река считалась границей Румынии. На левом берегу гуляла немецкая пограничная стража, на правом – румынская. На каменистом берегу мы увидели и разрушили пограничный столб с румынским и немецким гербами. В Константиновке, представляя румынские интересы, был королев-ский румынский "консул").
Немцы открыли по Константиновке ураганный огонь из пушек и миноме-тов, расположенных на буграх и в рощах за Богдановкой. Они били по всем улицам, по площадям, по двору МТС, обнесенному колючей проволокой и наполненному десятками больных тракторов и комбайнов, помещенных сюда как в концлагерь. Теперь им нечего было жалеть навсегда для них потерян-ную Константиновку.
Треск и грохот наполнили улицы. Горели и рушились дома, брызгали ос-колки кирпичей, взлетали в воздух крыши и глыбы самана. Но полк почти не имел потерь, так как все батальоны залегли у самых ближних к реке домов, а немцы били по центру села и по восточной окраине.
Так продолжалось минут двадцать. Потом огонь прекратился и в затяну-тых густым черным дымом улицах Константиновки воцарилась тишина. Только шумели и трещали пожары, гудел ветер в густых проводах и в лати-нах раскрытых построек.
– Идут пушки Чешского, – доложил нам по только что наведенному теле-фону наш наблюдатель из центра села. – Где им стать?
– Пусть останутся там, где сейчас, – ответил майор Котов, – а Чешскому выдвинуться лично на наш командный пункт. Здесь уточним все необходи-мое…
И вдруг, черт возьми, мы своими глазами увидели пушки Чешского. Вы-тянувшись в колонну, они двигались к МТС прямо посредине улицы, соблаз-ненные наступившей тишиной. Во главе дивизиона ехал сам капитан Чеш-ский.
Мы с майором Котовым, сломя голову, бросились навстречу пушкам.
– За дома, за дома прячьте пушки! – кричал Котов. – С ума вы сошли что ли, немец видит вас, как на ладони!
– Испугались, – насмешливо возразил командир 3/9 артполка капитан Чешский, безбоязненно тронув длинными пальцами свои маленькие темно-золотистые усики. – Вот сейчас выкатим пушки на берег и дам немцам пря-мой наводкой такого огня, что они легче пуха полетят из Богдановки…
Не успел Чешский закончить свою фразу, как на правобережных буграх загремело, загрохотало и с певучим звоном и визгом, нагнетая воздух, к нам начали приближаться снаряды.
– Ложи-ись! – закричал кто-то тревожным голосом, и сейчас же начали рваться снаряды по всей улице.
Упав за толстые стены каменного дома, мы видели всплески огня и дыма прямо у самых наших орудий; видели вставших на дыбы и опрокинувшихся на спину лошадей; видели упавших ниц артиллеристов.
В каких-нибудь полминуты все лошади дивизиона были перебиты, а пуш-ки, подброшенные взрывами снарядов, покосились и, задрав стволы, беспо-мощно стояли под прицелом внезапно умолкнувших немецких орудий.
Немцы или считали, что они разбили пушки, или прекратили огонь с хит-ростью, чтобы выманить к пушкам наших людей из-за укрытий и потом на-крыть их огнем. Только наступила снова тишина.
Чешский подбежал к нам. Он был неузнаваем. Губы его тряслись, по бледному лицу катился пот, темно-серые глаза его блуждали, как у полоумно-го, на буром воротнике его короткой зеленой тужурки была кровь.
– Что делать! – простонал он. – Погиб весь дивизион…
Но случилось тут почти невероятное. Артиллеристы, казавшиеся нам уби-тыми, стремительно повскакивали с мостовой и бросились от пушек к домам.
Одна из немецких батарей дала залп и снаряды, один за одним, взорвались вдоль улицы, параллельно нашим орудиям.
– Пушки целы! – кричали артиллеристы, по-за изгородями и по канавам пробираясь к нам. – Целы пушки, только лошади погибли…
Чешский облегченно вздохнул и очень смирно, почти заискивающе сказал Котову:
– Майор, голубчик, выручи, иначе мне… расстрел…
Котов поморщился, потом покликал меня.
– Вот что, начальство, – сказал он. – Пушки надо убрать с глаз немцев, за дома спрятать…
– А немцы? – спросил я. – Они держат наши пушки на прицеле.
– Это верно, – сказал Котов и, обращаясь уже к капитану Чешскому, спро-сил: – Сколько времени потребуется немцам, чтобы накрыть наши пушки ог-нем?
– В полминуты накроют, – с тяжелым вздохом ответил Чешский.
– В полминуты, – вполголоса повторил Котов. Потом, взяв меня за плечо, он сердито, будто именно я был в чем-то виноват, прокричал мне в ухо: – Пушки надо убрать со скоростью в одну четверть минуты. Ведь в сказках Ан-дерсена успевал натренированный парикмахер сбрить зайцу усы на бегу…
…………………………………………………………………………….
Мы создали столько групп людей, сколько стояло на улице орудий. В ка-ждую группу включили такое количество людей, чтобы каждому человеку пришлось осуществить только одну функцию на протяжении четверти мину-ты времени. Один должен был, подбежав к орудию обрезать постромку, дру-гой – свалить с хобота орудия мертвую лошадиную ногу, третий – убрать ка-мень из-под правого колеса и так далее. Каждому артиллеристу было указано за что вцепиться, чтобы катить орудие и, наконец, каждому орудию было приготовлено место для укрытия. В это место и должна была группа поста-вить свое орудие за четверть минуты.
По нескольку раз каждый исполнитель повторил свою задачу, прикинув в уме, осмотрелся. Малейшая ошибка могла вызвать промедление, а промедле-ние означало смерть и для орудия и для людей.
По сигналу все команды из-за своих укрытий бросились к орудиям, а наш полковой химик устроил к этому времени задымление улицы со стороны, об-ращенной к немцам.
Совершилось! Немецкие пушки ударили по улице в тот момент, когда все орудия Чешского были уже доставлены в укрытия.
Это было самое главное. О лошадях мы не болели душой, так как имели более сотни больших ганноверских меринов, захваченных у немцев.
– Только вот поймут ли они наши русские команды? – сомневались артил-леристы.
Совсем повеселевший, капитан Чешский авторитетно заявил:
– Поймут. Им следует только дать хорошего кнута, и все поймут…
Когда артиллеристы отошли к орудиям, Котов поманил к себе Чешского и прошептал ему на ухо:
– Вам, чертушке, тоже следовало бы дать хорошего кнута, чтобы в другой раз понимали язык общевойскового командира. Но, все так хорошо кончи-лось, что…давай, выпьем по глоточку.
Майор Котов отстегнул всегда носимую на ремне флягу с водкой и прика-зал ординарцу принести закуску…
…………………………………………………………………………….
В глубокой темноте и в потоках проливного дождя, ночью начали мы форсировать Южный Буг за каменоломнями, в районе сгоревшей мельницы.
Ни одной лодки у нас, разумеется, не было. Полковой инженер Лукин, же-новидный русый добряк с серыми глазами и кругленьким подбородком, по-лучил задание сделать плоты. В здешних каменных местах сделать плот столь же трудно, как добыть воду, скажем, из куска гранита. На десятки километров вокруг нет лесов, постройки из самана или камня, широкие российские воро-та отсутствуют и в каменных оградах торчали только узкие калитки. Все же Лукин вышел из положения. Со своим саперным взводом он спилил несколь-ко десятков телеграфных столбов, с которых немцы еще до этого сняли про-волоку.
Конечно, столбы были очень нужны для связи, но плоты в эти часы нам еще более нужны были для победы.
Было часа три ночи, когда примчался на переправу оперативный дежур-ный с шифрограммой генерал-майора Богданова, командира дивизии.
– Переправу прекратить! – приказал генерал, – и немедленно выступить в поход через Алексеевку и Ивановку на Семеновку на Буге. Это ближе к горо-ду Первомайску.
 Уже на походе мне пришлось принять радиошифровку из штадива. Под-полковник Некрасов сообщал, что нам не надо беспокоиться о переправоч-ных средствах, так как 81-я дивизия уже форсировала Буг в районе Семенов-ки и создала плацдарм на правом берегу, организовав также постоянную пе-реправу.
Придя в Семеновку, мы убедились в ложности информации, полученной из штадива. Никто в Семеновке Буга не форсировал, никакой переправы там не было. На высоком правом берегу, в скалах и за дикими камнями, на отвес-ных гранитных стенах сидели немцы, стояли их орудия, а далее, за холмами и стогами – многочисленные немецкие минометы.
Я зашел к майору Котову и доложил ему эту обстановку. Выслушав меня, он начал ерошить свои светлые седеющие волосы и впал в такое долгое раз-думье, будто заснул, облокотившись на стол. Но он не спал. Исподлобья у не-го сверкали глаза и по вискам барабанили тонкие бледные пальцы.
– Вынесем! – заскрипев зубами, громко вдруг сказал Котов и встал. – Идем, начальство, к батальонам. Буг надо форсировать…
В первом батальоне встретили нас с некоторым изумлением, когда узнали, что мы решили ночью начать бой за переправу и форсировать реку.
Адъютант старший, молодой человек с медленными и округлыми манера-ми, по фамилии Парамонов, даже сказал: "Ну, братцы, это же будет для нас верная могила".
– Возможно, – спокойным голосом согласился Котов, обычно не умевший терпеть даже малейших возражений. – Возможно, – повторил он. – Если мы не сумеем жить, тогда это будет могила. Если сумеем, это будет победа. А форсировать Буг начнем ночью… Да, ночью! Василий Савельевич, берите с собой адъютанта и вместе вот с начальством (кивнул он в мою сторону) пой-демте на берег…
Идти нам не пришлось. Немцы так били из пулеметов по нашему берегу, что мы с большим трудом ползли, прячась за камни. Куда уж там идти.
Так под немецким огоньком произвели мы рекогносцировку переправы, подготовили все, что было в наших силах, а ночью батальон Василия Савель-евича Пацкова ринулся через Буг.
Плыли на попарно связанных столах, на железных бочках с заткнутыми горловинами, на резиновых лодках и просто так, на своих руках (Ногами бол-тать было строжайше запрещено, чтобы не делать шума).
И все же немцы нас обнаружили, открыли огонь. Но открыли огонь они с опозданием, когда наши десантники уже зацепились за сигароподобный ост-ров у правого берега Южного Буга против Семеновки.
Нельзя, конечно, считать положение наших десантников на этом острове хорошим. Перед ними, за узким проливом реки, была камышистая низина шириной метров в тридцать, а потом вздымался высокий гранитный берег с трещинами и острыми выступами скал. На высоте доброй колокольни, в ка-менных окопах и трещинах правого берега, висели над нашими десантниками немецкие солдаты. Они могли без особого труда забрасывать наших солдат своими ручными гранатами с длинными деревянными ручками, а если и не делали это, то по другим причинам.
С левого берега Южного Буга вели огонь по немцам наши снайперы, а из-за домов и сараев стреляли минометы и били наши пушки прямой наводки. Снаряды и мины ложились по всему высокому гребню гранитного берега, а осколки их прилетали частично назад, в Семеновку: так коротка была дистан-ция между нашими снайперами и немцами.
В два часа утра мы передали через репродуктор нашим десантникам весть, что войска Второго Украинского Фронта вышли 26 марта на государствен-ную границу с Румынией по реке Прут на протяжении 80 километров.
Это сообщение явилось сигналом к штурму вражеского берега.
Начал штурм батальон Пацкова, а вскоре в штурм включился весь полк.
Правый берег, озаренный светом ракет, укутался дымом и пылью: рвались наши мины и снаряды. Грохот подавил собою все остальные звуки. Мы не слышали больше рокота реки на порогах южнее острова, не слышали друг друга, не слышали стрельбы автоматов и даже пулеметов. Разговаривал бог войны.
И едва бурлящий и грохочущий огненный вал перевалил за гребень, как по гранитным выступам, почти на отвесную стену берега, начали карабкаться бойцы.
Люди делали то, что непосильно трюкачу киноартисту. Они подтягива-лись на руках и до крови резали ладони об острые каменные выступы. Они строили живую лестницу, становясь друг к другу на плечи. Они на двадцати-метровой высоте, расставив руки и балансируя, бежали по каменному лезвию скалы к немецким траншеям, осыпаемые роем трассирующих пуль.
Наступил рассвет.
И вот, во мгле пыли и дыма, полыхнуло что-то красное и заструилось на ветру.
– Флаг, флаг на правом берегу! – закричали автоматчики, охранявшие штаб полка.
– Огня, черт возьми, огня! – в две телефонных трубки закричали мы с Ко-товым на батареи и в дивизионы, поддерживавшие нас. – Давайте пятый и четвертый огни…
Огненный ураган начал метаться по правому берегу с новой силой. Он об-рушивался на немецкие фланги, бил по Могиле Раскопанной, откуда показа-лись было немецкие резервы, бил по траншеям и каменным немецким око-пам, сокрушая их, превращая в пыль и каменные брызги.
Новые партии наших солдат непрерывно плыли и плыли на правый берег, карабкались на него, с хода бросались в атаку, кричали и стреляли на бегу. Казалось, будто весь наш берег превратился в сплошную ярость, а ярость превратилась в одержимых бесстрашием солдат. Нигде нет таких бесстраш-ных солдат, как наши солдаты, ковавшие победу.
Шум боя, точно пассажирский поезд, стремительно начал удаляться от Бу-га на запад.
– Немец отступает, – сказал я Котову.
– Вижу, начальство, вижу! – прерывисто и тяжело дыша, сказал он, будто бегом прошел несколько километров. Так сильно было волнение, охватившее его. – Подготовьте штаб к движению. Обозы во главе с Кудрявцевым на-правьте через Пееервомайск… Через десять минут мы отправляемся в путь…
……………………………………………………………………………
Лодку, на которой мы плыли, крутило и сбивало, несло течением к каме-нистой гряде, над которой кипела и пенилась вода быстротечного Буга. Она шумела и стонала, будто плакала о тех солдатах Красной Армии и нашего 22-го гвардейского воздушно-десантного полка, которые в это утро обагрили Буг своей горячей кровью. Плакал мой ординарец, плакал я, плакал и майор Ко-тов, сняв меховую ушанку с седеющей головы. Мы видели, как полк добывал победу. И у нас по щекам катились горячие слезы скорби о погибших, слезы неописуемой радости за одержанную победу. В ушах моих я слышал крик солдат, их требование написать книгу об их бессмертных подвигах. И серд-цем своим я пишу правду о моих боевых друзьях-солдатах, о моем полке, не выделяя никого персонально. Ей-богу, они все были героями, достойными славы и бессмертия.
Преследовали немцев мы очень энергично. Они просто оставались сзади нас и не могли использовать заранее подготовленные к обороне рубежей. Они даже не могли поставить своевременно в известность свои тылы о том, что произошло в это утро на берегу Южного Буга у села Семеновки.
Заняв совхоз имени 25 Октября, а также села: Счастливое, Ново-Головнево, Мариновку, мы ворвались в хутор Алексеевка. Здесь, не ожидая нас, немцы отдыхали на привале. Часть их разбежалась по бурьянам и бал-кам, часть была перебита, часть сдалась в плен. Это произошло через пятна-дцать часов после форсирования полком Южного Буга и в сорока километрах от него. Пленные, охраняемые двумя нашими автоматчиками, сидели на сы-рой земле, уткнувшись носами в высоко поднятые колени. Потом один из пленных попросил разрешения спеть песню, сложенную самими немецкими солдатами в окопах на Южном Буге.
Интереса ради, мы разрешили спеть.
Немцы, прижавшись друг к другу, но продолжая сидеть с воткнутыми в колени носами, завыли. Они пели о своих неудачах, об обманчивости судьбы и о злом роке, который довлеет над Германией. Потом они начали сетовать на Гитлера, угрожали Геббельсу и Герингу. В песне этой слышалась тоска и раз-очарование. Но в песне мы не услышали человеческого голоса раскаяния са-мих фрицев за их личные разбойные дела. Они просто не смогли надеть ярмо на нас, на советских людей, и теперь унывными голосами пели горькую эпи-грамму:
       "…Запряжем мы Гитлера в ярмо,
       А Геббельса в дышло:
  Три года воевали,
       Ничего не вышло…"
…………………………………………………………………………….
– Начальство! – окликнул меня майор Котов. – Плюньте на них, на это чертово отродье, и идите сюда, закусим немного…
Кричал Котов через выбитое стекло широченного окна саманной хаты.
Войдя в хату, я застал Котова за столом. Перед ним стоял огромный гор-шок с молоком, и лежала гороподобная буханка белого хлеба, возле которой чадил и трещал фитиль в черепке, наполненном каким-то маслом. У стола суетилась бойкая высокогрудая хозяйка с темно-синими глазами и с полны-ми, как бы надутыми воздухом, белыми руками с короткими пальцами и с медными перстнями на пальцах. Она упрашивала Котова есть побольше и все щебетала комплименты.
– Яки ж вы уси гарны! – восклицала она. – Яки гарны! А мы хлопсив не маем…Яки гарны!
……………………………………………………………………………
Нашу пирушку прервал непредвиденный случай. В хату вбежали два мальчика. Одному было лет двенадцать, другому – не более десяти.
– Кто из вас самый старший командир, с которым можно разговаривать? – воскликнул меньший черномазый мальчик тонким, как у молодого петушка, голоском. – Нас прислали партизаны…
Из разговоров выяснилось, что немцы хозяйничали в селе Ново-Павловка, километров в пятнадцати от нас. Они совершенно не ожидали в эту ночь под-хода Красной Армиии… насиловали девушек.
– Только поскорее надо идти! – требовали мальчики. – Партизаны уже в селе. Это сами жители. Как вы стрельнете красной ракетой, так народ и нач-нет бить немцев изнутри…
Мы сделали тревогу и немедленно выступили к Ново-Павловке. Шагом-бегом, бегом-шагом шли мы к деревне, в которой ожидало нас измученное население.
В темноте мы незаметно подобрались к самой околице деревни и, охватив ее широкой дугой, залегли в бурьянах.
Вместе с мальчишками в деревню пробрались наши разведчики. Возвра-тились они очень быстро. В деревне все было готово, люди ждали нашего сигнала.
– Через пять минут начнем, – прошептал Котов, лежавший рядом со мною. – Приготовь ракеты…
Утомительно текли эти пять минут. Время будто бы застыло и навалилось на нас незримой тяжестью. Чтобы скорее прошло оно, я повернулся на спину и так лежал, посматривая на черное облачное небо. В прорехах облаков на мгновение мелькали золотые искорки звезд.
– Ну, пора, – промолвил Котов. – Сигналь, начальство…
У Котова была привычка называть меня "начальством". Но на этот раз он сказал это с какой-то особой теплотой, будто жалея, что помешал мне любо-ваться звездами или опасался в глубине души за мою жизнь и за свою, не на-деясь увидеться после предстоящего боя.
Подняв ракетный пистолет, я выстрелил. Ракета, зашипев, описала огнен-но-красную дугу и, точно серп, воткнулась концом в соломенную крышу са-рая. Вспыхнул огонек, колыхнулся, будто небольшой факел, и побежал к гребню, разрастаясь в яркий огненный ручей. "Непорядок!" – подумал я, гля-дя на занимающийся пожар. Но над деревней заполыхали десятки ракет. Из края в край покатилась стрельба, поднялись крики. Кричали женщины, кри-чали дети. Слышались украинские и русские мужские басы, слышались кле-кочущие крики немцев. И не победные были эти крики, даже не боевые, а ка-кие-то испуганные, верещавшие по-заячьи. Значит, немцы почувствовали бе-ду.
В село нам стрелять было нельзя. Мы открыли огонь по окраинам, по вы-ходам из села, по мосту через речонку и по бугру, где шла дорога к Ивановке.
Наши батальоны пошли в безостановочное наступление, преследуя остат-ки немцев, отступавших к Ивановке. Но мы с Котовым вынуждены были за-держаться на несколько минут, чтобы благодарить Ново-Павловское населе-ние, помогшее нам в разгроме немецкого гарнизона.
Женщины вручили нам на этом необычном предрассветном митинге свой необычный дар – алый платок на длинном флагштоке. С этим импровизиро-ванным флагом ново-павловское население шло на восстание против немец-ких поработителей и этот дар ново-павловцев был потом нашим вторым бое-вым знаменем полка.
……………………………………………………………………………
В Ивановке мы получили радиошифровку. Полку было приказано повер-нуть на юг и, двигаясь через Ново-Ивановку, Украинку, Федоровские Дворы, захватить переправу на реке Тилигул в районе Николаевки 3-ей.
Ночью под 31-е марта мы неожиданным ударом вышибли немцев из Ни-колаевки 3-й, захватили переправу через Тилигул и прорвались в Татьяновку. Здесь, среди других пленных, нам попался солдат 205 отдельного немецкого батальона Генрих Гейнц из Гамбурга. Этот девятнадцатилетний остолоп ни-когда и ничего не слыхал о Гете, но, закрыв маленькие свиные глазки, наи-зусть рассказывал нам свою арийскую генеалогию и вывел свое происхожде-ние от Арминия Германика.
Пусть ляжет грех на нашу душу: мы не пожалели автоматной очереди для этого тевтона. Ведь перевоспитать его все равно не перевоспитаешь, а суд ждать – долго…Его осудила на смерть пятнадцатилетняя Ариша из деревни Татьяновки, показав нам следы зубов этого садиста на своей почти детской шее.
…………………………………………………………………………….
В полдень 1 апреля мы завязали бой за хутор Докторов, прорываясь на со-единение с правым флангом 3-го Украинского Фронта. Соединение должно было произойти в районе деревни Преображенская.
С наступлением темноты хутор оказался в наших руках. Население в нем было молдаванское. По-русски никто из жителей толком не мог говорить и не мог указать, какая дорога и куда ведет. А тут еще надвинулись тучи, хлынул дождь, стало темно. Людей пришлось вести по азимуту.
Шли очень долго по топким весенним полям, по глубоким балкам, густым мелиоративным посадкам и звонким ручьям.
Шли мы вдоль фронта. Справа то и дело звучали пулеметные очереди и сверкали над нашими головами молниеносные струи трассирующих пуль. В задних рядах роптали мокрые усталые люди.
– Заблудились, наверное, – ворчали они. – Идем-идем, а конца пути не ви-дать…
Но мы не заблудились.
Вот на фоне неба вырисовались черные глыбы.
– Хаты, – вырвалось у всех одно слово, как единый вздох.
Да, это были хаты деревни Преображенской. Здесь соединились солдаты трех дивизий: 93-ей из 3 Украинского Фронта и 81-й и 8-й – из 2 Украинского Фронта.
В деревне трудно, оказалось, найти какое-либо укрытие от дождя. Солда-ты были везде – в хатах, в сенях, в стогах соломы, даже в канавах под при-крытием палаточных навесиков от дождя.
Возле одного сарая солдаты потешались над пленным немцем, который на ломаном русском диалекте распевал частушки про гитлеровскую армию:
       "…Нема яйка, нема вина,
       До свиданья Украина.
       ………………………….
       Ин Руссия мы ехал на танках,
       Нах дойтчланд ходим на палках…"
…………………………………………………………………………….
С рассветом мы двинулись через Лидовку и хутор Рощ к местечку Жовт-нево (Петроверовка).
При выходе на шлях, нас обогнали танки. Они напали вскоре на немецкую колонну войск, и мы видели результаты их работы.
В кюветах дороги валялись убитые немцы. Иные из них, задрав ноги, ле-жали лицом вниз в дождевой воде, будто утоляли великую свою жажду. Дру-гие растянулись вдоль дороги, упав навзничь. Дождь хлестал их мертвые ры-жие лица, в открытых ртах плескалась под ударами дождевых капелек крас-новатая вода. А у моста, пытаясь уйти от советского танка, немецкий офицер так и застыл на ракушках. Опираясь локтями на бруствер кювета, он непод-вижными мертвыми глазами смотрел на ту землю, которую приходил завое-вывать и которая должна была теперь отказать ему в погребении.
… В полдень мы вступили в Жовтнево.
Этот районный центр Одесской области, имеющий более 600 домов, большей частью каменных с черепичными и железными кровлями. Здесь много жилищ со своеобразной глино-насыпной кровлей.
Обгоняя нас, по улицам Жовтнево шумели танки, артсамоходы, "Катю-ши". Это наступала на немцев Россия. Огромная, непостижимая страна, мно-го раз уничтожаемая и всякий раз, в конечном счете, уничтожавшая своих врагов.
С наступлением темноты мы снова настигли немцев южнее Жовтнево, на высоте 151.7.
Бой шел на ощупь. Густо валил снег и свистел ветер.
К полночи мы овладели всеми немецкими траншеями на этой высоте и устремились было к районному центру Сталино (Каторжино), но был получен новый приказ из дивизии. Нам предлагалось немедленно изменить направле-ние своего наступления и прорваться через Виноградовку к станции Путилов-ка, чтобы перерезать железную дорогу Слободка-Раздельная и повиснуть на левом фланге одесской группировки немцев, лишив ее маневра.
Взяв Виноградовку и Переплетковку, полк устремился к Мардаровке. Шли здесь целиной, так как дороги оказались минированными и охранялись не-мецкими танками. Да и настоящих дорог здесь не было. Двигались мы по рвам и лощинам, по буеракам и буграм. Вся местность была здесь волнистая и ухабистая. Кроме того, поднялась вьюга такой силы, что ледяной ветер ва-лил людей с ног. Впрочем, это было даже хорошо. Немцы, сидевшие на бу-грах перед Мардаровкой, не заметили нас, и мы безнаказанно заняли Марда-ровку, обойдя немцев. Часть сил полка мы использовали теперь с задачей не впускать немцев в деревню, а морозить их на буграх и в районе небольшого соседнего хуторка, пока они запросят пощады.
И действительно, немцы промерзлись в поле и прислали к нам своего пар-ламентера с просьбой взять их в плен и поскорее накормить.
Мы согласились.
Часам к восьми утра к нам в плен прибыли не только немцы, сидевшие на буграх, но и притаившиеся было в хуторе. Последние, впрочем, не пришли, а приехали верхом на лошадях, что вызвало у наших бойцов хохот до упада. Немцы ехали на вороных крупнокостных ганноверских кобылах, сидя по трое на каждой и поддерживая друг друга руками подмышки. Почти все немцы были босиком, так как население хутора конфисковало у них сапоги и ботин-ки.
…………………………………………………………………………….
К ночи 3-го апреля полк вышел на рубеж Еленовка-Дубосары Одесской области. Отсюда мы организовали поиск в районе железной дороги у станции Путиловка.
Поиск удался. Захваченный нашими разведчиками, обер-ефрейтор Альф-ред Штоль из 384 дивизии рассказал нам о группировке немецких войск меж-ду станциями Веселый Кут и Путиловка. Особый интерес представляла та часть его показания, что немцы ожидают русских со стороны районного цен-тра Цебриково и совсем не предполагают появления нас со стороны бездо-рожной и заснеженной местности от Еленовки или Дубосар.
Как только было выяснено все необходимое, полк двинулся к полотну же-лезной дороги по балкам и буграм, по оврагам и водомоинам. В самый тем-ный час предрассвета мы вышли в последнюю балку перед полотном желез-ной дороги и оттуда сообщили по радио в дивизию, что "начинаем действо-вать и откроем ворота для вторых эшелонов".
В темноте в бушующей вьюге Котов созвал командиров батальонов.
– Боевой порядок – линия, – сказал он. – Нам надо ударить по немцам ши-ре и одновременно. Немецкие заслоны сбивать, но не уничтожать, а стреми-тельно преследовать. Они хорошо знают проходы в своих минных полях и поэтому будут для нас самыми лучшими проводниками…&