23 июня. Воронеж
Что делается в поездах, нельзя себе вообразить. Все набито битком солдатами, все куда-то едут, едут во всех классах. В купе по де-сяти-пятнадцати человек. Обшивка почти везде ободрана, ручки отвинчены, лампочки разбиты, места берут с бою. Все захаркано, заплевано, в семечках. Никакого расписания, по существу, нету, и поезда идут как попало. Благодаря этому, добирались кое-как и поехали самым несуразным путем на Курск—Воронеж. В Курске, на вокзале, неожиданно встретил Петю Власова, он поручик конной батареи, оказывается, уехал с фронта и теперь заведует тетиным имением в Щигровском уезде — приехал сдавать сено.
Сидим на вокзале и ждем какого-нибудь поезда. Весь зал полон солдат; одни лежат вповалку на полу, другие жрут, третьи шляются и грызут семечки. Познакомились с штабс-капитаном Буровым; он едет с фронта и рассказывает про наступление. Говорит, что пошли вперед ударные батальоны да офицеры, большинство пехотных частей митинговали, выносили резолюции и или отказывались идти, или шли, когда неприятеля в окопах уже не было: доходили, грабили убитых и возвращались! Наша артиллерия работала прекрасно. Окопы австрийцев были буквально сметены, а тяжелая артиллерия не дала противнику подтянуть резервов, но все это, однако, парализовалось обсуждением боевых приказов и митингами.
Буров заамурской артиллерии, имеет Золотое оружие и, видимо, храбрый и дельный офицер, и ему, конечно, верить можно. Он говорит, что из этого наступления ничего не выйдет, кроме того, что погибнут остатки лучших офицеров, солдат и юнкеров. Я лично так и думал. Рассказывал, что Керенский, когда приезжал на фронт и говорил свои речи, вел себя как какой-нибудь персидский шах. Он говорил, потом опускался на сиденье автомобиля, его адъютанты обмахивали, он театрально дышал, потом снова начинал болтать!
Свободное копирование
