Дневник Иосифа Ильина - 338

14 января. Петроград

Петербург как будто бы преобразился, и чувствуется в нем что-то новое и необычайное.

По телефону, как только берешь трубку, кто-то сейчас же подслушивает, очевидно шпики; правительство, Протопопова и даже Государыню бранят везде и всюду, не стесняясь.

Вчера провел необычайно интересный вечер. По телефону Ариадна Вл [адимировна] позвала меня и жену вечером, сказав, что у нее собираются интересные люди. Катя устала, плохо себя чувствовала и не пошла, а я отправился. Когда я пришел, уже сидели три англичанина — морских офицера, которых привел Вильяме, два француза из миссии, затем Д[митрий] Д[митриевич] Протопопов, А[ндрей] И[ванович] Шингарев и А[лександр] И[ванович] Гучков.

Андрей Иванович стоял посередине гостиной и картинно показывал Гучкову борьбу Думы с правительством.

— Мы играем точно в мяч: бросим его, а Протопопов[1] толкает нам обратно, мы опять к нему, и так далее, — при этом Шингарев отталкивал от себя воздух обеими руками.

— Да, положение, конечно, серьезное, — заметил Д[митрий] Дмитриевич] Протопопов.

— Не серьезное, а совершенно безнадежное, во всяком случае, пока сидит Протопопов, — сказал Гучков. — Да, впрочем, дело не в одном нем.

— Не дай Бог только впутывать в политику армию, — заметил Д[митрий] Д[митриевич] Протопопов.

— Ну, мы с Иосифом Сергеевичем революции не боимся, — сказала Ариадна Владимировна, глядя на меня.

Тогда Протопопов[2] спросил меня, что делается на фронте, каково настроение офицеров и солдат. Я ответил, что кадровой армии почти не осталось, уровень офицеров весьма низок и, конечно, все или большая часть всех этих прапорщиков из сельских учителей, настроены озлобленно, а главное, общее утомление от войны несомненно.

Разговаривая, все ждали Милюкова, который должен был приехать то ли с какого-то совещания, то ли с обеда с иностранцами.

Англичане молча сидели с вежливыми лицами, безукоризненно одетые. Я встал и подошел к Вильямсу, который стоял у этажерки сбоку от сидящих англичан. Я его спросил тихо:

— А разве положение, Гарольд Васильевич, так серьезно? Вместо ответа он кивнул на стоящего с Шингаревым Гучкова, который курил, поблескивая темными очками.

— Вот ваш будущий министр.

Я поразился и думал, что ослышался.

— Какой министр, Гарольд Васильевич?

— Военный, — ответил Вильяме.

— Значит, все уже решено.

— Только никому об этом не говорите пока.

Чай пошли пить в одиннадцать часов; за самоваром и холодным ужином продолжали говорить о событиях. Гучков, на которого я с любопытством и тайным недоумением смотрел, почти все время молчал. В голове вдруг припомнилась его история, которую я или слыхал, или, м.б., читал где-то. Он служил в охранной страже КВЖД, дрался на дуэли, был, кажется, исключен со службы и вообще отличался авантюристическим складом характера.

До двенадцати часов сидели все за столом, когда раздался звонок и приехал Милюков. Все перешли опять в гостиную. Милюков был во фраке. Он сел в кресло и стал рассказывать последние события, передавая, что, возможно, Думу распустят, так как к этому определенно ведет министр внутренних дел Протопопов и настаивает Штюрмер. Потом Милюков заговорил по-английски с англичанами. Я уже ничего не говорил и внимательно слушал, да и все, собственно, слушали одного Милюкова. Изредка вставляли замечания Шингарев и Протопопов. В общем чувствовалось, что что-то назрело, что-то готово, но чего-то недоговаривают.

Милюков просидел не больше получаса, когда поднялись англичане, а как только они ушли, мы все пошли провожать Павла Николаевича[3], на его квартиру по Бассейной улице. Шли в таком порядке: Милюков, Шингарев и я, сзади Протопопов и Гучков. Я воспользовался случаем и спросил Милюкова:

— Павел Николаевич, каким образом могло случиться, что Протопопов попал министром и сама Дума одобрила эту кандидатуру? — на что П[авел] Николаевич] ответил:

— Дума не одобряла этой кандидатуры, потому что уже было ясно, что Протопопов сумасшедший. Это не подлежало сомнению после его беседы в Швеции с Вадбургом...

— А что он сам-то говорил про эту историю?

— Он начал болтать какой-то вздор про белых слонов, — ответил Павел Николаевич].

— Ну и как же, я не понимаю: Дума не могла тогда повлиять, чтобы этого назначения не было?!

— Главным образом потому-то, вероятно, он и попал, что многие были против из влиятельных членов Думы, а потом... кто может бороться с влиянием некоторых лиц на слабого Государя, — сказал Шингарев.

В это время мы подошли к дому, в котором жил Павел Николаевич. Тут он нам стал показывать окно какой-то столовки в переулке, которое приходилось как раз напротив окна кабинета Павла Николаевича.

— Вот из этого окна, которое и сейчас освещено, как видите, — сказал он, — хотели в меня стрелять.

Мы немного постояли, посмотрели на это окно и простились. Шингарев и Гучков на углу взяли извозчика, Дмитрий Дмитриевич[4] тоже, а я, простившись с ними, пошел на Суворовский, раздумывая о всем слышанном и виданном. Кто мне понравился больше всех, так это Шингарев: необычайно умный, симпатичный, с чистой, светлой душой человек. Гучков как-то не располагает к себе своей некоторой мрачностью, может быть от очень темных очков. Что касается Милюкова, то стоит ему заговорить — и можно все забыть и пойти за ним куда угодно. Дмитрий Дмитриевич Протопопов милый, культурный русский, мягкотелый интеллигент.

Что же, выходит так, что если это все всерьез, то вопрос о революции решен. Но все же, как возможно, чтобы Гучков стал военным министром? После завтрака опять пошел к Ариадне Владимировне. Застал ее одну — она писала. Думал, что помешал ей, но она оставила, и мы разговорились. Я не утерпел и спросил относительно вчерашнего. Она сказала.

— Иностранцам показывали. Вот погодите, все придет в свое время, мы с вами еще революцию увидим и будем принимать в ней участие!

— А почему вдруг известно, что Гучков...

— Будет военным министром, вы хотите сказать. Видите, все в области предположений, но возможно, что и не таких далеких!..

Потом мы вспомнили Львов, вспомнили Галицию. Ариадна Владимировна сказала, что у нее получилось впечатление, как будто бы огромный медведь все время старается убить и придавить лапой змею, которая все ускользает и нет-нет [да и] жалит. Вот так воюют русские с немцами. Рассказывала про колоссальные потери у Могелл, где был убит штабс-капитан Колюбакин[5], член Думы, который пошел добровольцем на войну.

Вскоре пришел Вильяме, и мы с ним пошли опять в англо-русский клуб, где было порядочно народу, главным образом англичан.

Вечер провел дома.

Наталка совсем разумная девочка, я читал сказку про Колобок, которую она очень любит, слушает с большим вниманием и все время спрашивает: «А почему?» — и вопросительно смотрит своими черненькими глазенками.