Подписав постановление, Жолкевич просил меня отправиться в "секретное отделение", в то "секретное отделение", которое при новом правительстве стало пугалом петербургской молодежи. Теперь убитого Судейкина сменил капитан Иванов (при Екатерине II он был бы Шешковским). Иванов встретил меня тем, что я через три дня должен оставить Петербург. "Как через три дня?! Но мне нужно привести в порядок свои дела, и в три дня я не успею ничего окончить; нельзя ли остаться мне в Петербурге дней десять?" — "Подождите в приемной, я доложу". Ждал я долго, даже очень долго, и, потеряв терпение, пошел наводить справки о пропавшем капитане Иванове. Но в то время когда я искал Иванова, меня искали чиновники того же секрет* ного отделения.
"Вы господин Шелгунов?" — "Я".— "Пожалуйте сюда". И чиновник отворил мне дверь в небольшой, изящно меблированный кабинет. "Я должен сообщить вам неприятное распоряжение, вам разрешено остаться в Петербурге четыре дня, и двадцать девятого октября вы должны выехать, потрудитесь дать подписку в этом смысле". Чиновник говорил не только вежливо, но даже ласково и задушевно, точно он сам чувствовал за меня всю неприятность этого сообщения. Затем он просил меня прочесть "постановление", в котором говорилось, что по сношению градоначальника с министром внутренних дел и на основании высочайшего повеления (был обозначен год, месяц и число) я не имею права жить в Петербурге и в Петербургской губернии и должен оставить столицу 29 октября. Подписал я и это постановление. Тогда чиновник сказал мне, что на проезд мне будет выдан "пропуск", что я должен ехать прямым путем, нигде не ночевать, не останавливаться в Москве и по приезде в Воробьево явиться к местной полицейской власти, от которой и получу свой вид. "Да какая же там полицейская власть — сотский!" — "Ну да, вы получите вид от сотского и затем можете ехать куда вам угодно". Странное распоряжение: для того чтобы ехать куда мне угодно, я должен сначала прокатиться за полторы тысячи верст!
Свободное копирование
