Каменский вообще умел делать нас несчастными, но он очень хорошо знал, что он делает, только мы этого не понимали. Раз на Каменского написал кто-то пасквиль. Каменский узнал об этом, выстроил нас в зале и сказал нам такую речь; я запомнил ее слово в слово: "Пушкин был титулярный советник и гений, и того высекли, а вы не больше как мальчишки, и всякого из вас можно высечь. Знаете ли, кого вы оскорбили в моем лице? Оскорбив меня, вы оскорбили баталионного командира, который выше меня; оскорбив баталионного командира, вы оскорбили директора; оскорбив директора, вы оскорбили министра, и, оскорбив министра, вы оскорбили государя императора, назначившего меня вашим ротным командиром". И Каменский был искренно убежден, что он составляет прямое продолжение императора Николая, что он — лишь одна из ступеней той власти, которая, начинаясь с крайнего верха, проходит непрерывною нитью через всю иерархическую лестницу до самого ее низа.
В том виде, как понимал Каменский власть, в ней было что-то очень грандиозное, всепоглощающее и цельное. Это была идея, способная всецело покорить себе человека не только своим широким захватом, просто, как сила громадная и подавляющая, но еще и своею логическою законченностью, как система, а наконец и тем, что личному достоинству каждого человека система эта отводила точное место. Тогда я этого ничего не понимал, а теперь, припоминая Каменского и все наше остальное начальство, я изумляюсь простоте и ясности этой удивительной системы и доступности ее всякому. Ее сила именно и заключалась в том, что ее понимал всякий с первого же разу и ее теоретическую безошибочность мог проверить сейчас же практически. Каменский знал твердо одно, что порядок держится властью и, для того чтобы повелевать, следует уметь повиноваться. И Каменский безусловно повиновался всему, что было выше его, и с буквальной точностью исполнял, что было раз установлено. Шляпа у него была форменная, громадная и уродливая; сюртук форменный, ниже колен; полусабля форменная, большая и тяжелая; перчатки форменные, из толстой замши, шитые сапожным швом. Одним словом, это был человек форменный, исполнительный, перпендикулярный. Но, повинуясь безусловно тому, что стояло выше, Каменский приучал и нас к безусловному повиновению и исполнительности. Сомнений в границе между тем, что повелевало, и тем; что повиновалось, и быть не могло. Все, что ниже, то должно повиноваться, все, что выше, должно повелевать. А так как у каждого был кто-нибудь выше его и был кто-нибудь ниже его, то один и тот же человек в одну сторону повиновался, а в другую — повелевал.
Свободное копирование
