…Утром Дидык и я сложили в одну миску свой завтрак — ячневую кашу, два куска селедки, сверху — плавленный сырок из посылки. Как бы передать это в карцер Штейнфельду?.. Хорошо бы еще и телогрейку…
Забежал в бухгалтерию, как всегда, на минутку Федя Косой. Последнее время он заметно изменился, стал тщательно бриться, ходить в галстуке. Уж не жениться ли собрался? Хотя кто за него пойдет? Ни двора ни кола… Да еще бывший заключенный!
Мы поделились с ним своей затеей насчет Штейнфельда. Не смог бы он посодействовать?
— Меня в это дело не впутывайте. Табачок ему — пожалуйста, нате!
Он вынул из кармана пачку махорки.
Позже в каптерку зашел Рябченко. Попросил спичек. Задумчиво сказал:
— Сумлеваюсь: кто вы такие по правде?.. Одни плачут, другие в ладоши хлопают, что помер… А ты чего тут мерзнешь? Иди в барак. Кому надо — кликнет.
«Попросить его? — подумал я. — Кажется, в нем колыхнулось что-то человеческое…»
— Гражданин надзиратель, устройте одно доброе дело.
— Доброе — не худое. Чего надо?
— Штейнфельда в карцер упрятали…
— Нехай с майором в пререкания не пущается.
— Да ладно, это их дело, разберутся. А вот холодина там и есть не дают. Загубят старика… Он знаете какой доктор? Первоклассный сердечник! Скольких от смерти спас!..
— Ну чего, чего, говори?
— Нельзя ли… ватник и мисочку? Это моя и Дидыка просьба к вам, гражданин начальник… как к человеку. Тоже и у вас сердце может заболеть…
Рябченко сдвинул треух, кривыми пальцами погладил затылок.
— Э, давай!.. На хорошего человека и я хороший, а на сукинова сына — сам сволочь!
Штейнфельда освободили из карцера досрочно. Настояла Анна Васильевна Гербик — вольнонаемный врач. Она никого тут не боялась.
Леонид Григорьевич пришел в бухгалтерию и, ни слова не говоря, обнял меня и Дидыка…
Свободное копирование
