Побег - 1

Репортаж 7.

ПОБЕГ.

Прошел месяц.

Время - август 1938

Возраст - 11 лет.

Место - ст. Океанская.

"Если бежать, так уж бежать по всем правилам, честь по чести"

(М. Твен. "Приключения Гек. Финна")

-- У-у-ух! - замирает душа в полёте! Через пару секунд восторга -- а-ах!!! -- обжигающий удар о поверхность воды! А полёт, ещё более удивительный, продолжается в глубине залива! Озорно щекотнув вдоль тела холодком струящихся пальчиков, море нежно сжимает меня в объятиях прохладной глубины, где пляшут солнечные блики, причудливо искривляясь на каменных глыбах, устилающих дно.

Блаженствуя в невесомости, парю над шевелящимися водорослями, над рыбами, которые испуганно шарахаются от моей тени, над делово озабоченным крабом, который неуклюже корячится, боком перелезая через скользкий камень. Как во сне, медленно плыву в иллюзорно расплывчатом мире, любуясь причудливыми змейками света. На суше свет льётся, сверкает, брызжет, но струится и змеится он только в воде, -- в фантастически не земном мире, где цвет и форма предметов меняются непрерывно, появляясь из зеленоватой прохладной мглы и исчезая в ней. Удивительный мир зыбких форм и причудливого света, мир, в котором всё непостоянно, расплывчато и так волнующе таинственно!

Но нарастающее желание вдохнуть глоток воздуха, напоминает, что пора покидать этот волшебный, как сновидение, мир, -- загостился я тут. Моё свободно парящее тело, напрягается, прогибаясь, и устремляется вверх, подгоняемое взмахами рук и толчками ног. Вверх! Скорее вверх!! -- туда, где бледно голубая граница подводного мира пузырится и комкается от волн, пробегающих по поверхности. Еще несколько удушливо тягучих секунд и... фр-р-р!!! -- пробив грань меж мирами воды и воздуха, моя голова, как пробка, ошалело выскакивает в другой мир - мир яркого, синего неба, ослепительного солнца, незыблемых очертаний причала, рыболовных сейнеров и вкуснейшего голубого воздуха!

-- Во-лош-ин-ни-ков! - скрипучим голосом старательно коверкает мою фамилию воспитатель педагог по кликухе Кризис. А я перевожу дыхание, с сожалением расставаясь с упоительно голубыми и горько солеными воспоминаниями о прошлогодних купаниях в "Ковшике" -- причале рыбфлота.

-- Интересно, из какой грёзы ты вынырнул -- такой изумлённый? Расскажешь? Нет? Тогда рассказывай о культуре в царской России... к доске иди!... да поскорей! -- торопит меня Кризис, потому что видит, как Мангуст шепчет скороговорочкой:

-- Поэтов на дуэлях чпокали, писателей чахотой кокали...

Я отсигналиваю ладошкой: "Отвянь! Сам знаю!", потому что не только знаю урок, но и умею правильно рассказывать: велеречиво, не конкретно, с обилием общих слов. Таков язык советской исторической науки. Но Кризис, вроде бы, не слушает бредятину, которую я пережевываю, подражая языку учебника. Взгляд его устремлен через зарешеченное окно, за забор с колючкой, туда, где сияет дивный приморский август. Задетый за живое невниманием Кризиса к моей исторической эрудиции, я умолкаю и, стоя за его спиной, разглядываю его веснущатую лысину, которую безжалостное время протёрло и простёрло на полголовы.

С беспощадностью человека, умудренного одиннадцатилетним жизненным опытом, думаю я о том, что сорокалетний Кризис не просто потрепан жизнью, а заношен ею до состояния СБУ (слишком бывший в употреблении). Неестественно желтое лицо Кризиса задумчиво и печально. Быть может, вспоминает лето далёкой дореволюционной юности, когда стоял он на пороге мореходки, мечтая стать морским волком - капитаном дальнего плавания? А если бы тогда Кассандра показала ему картинку из его будущего? Например - день сегодняшний... И почему жизнь такая злая? Зачем сильные, отважные мужчины и прекрасные, нежные женщины, становятся карикатурами на самих себя: перекособоченными скелетами, небрежно вставленными в неуклюжие футляры из собственной потрёпанной кожи, неряшливо помятой и с истекшим сроком годности. Зачем люди, по привычке, как надоевшее платье, много лет донашивают своё тело? Зачем живут?...

-- Кончил? Садись... очень хорошо... -- тихо говорит Кризис, не отрываясь от своих мыслей. Гордо иду на место довольный собой и Кризисом. Садясь, бдительно проверяю ладошкой свой стул: а что успели подложить под мой зад коварные мои современники? У пацанов настроение праздничное. По результатам учебы, сегодня более полгруппы пойдёт купаться на Амурский залив! "Не все течет, но кое-что меняется" изрек однажды Кризис. С тех пор, как в дождливую июльскую ночь с хоздвора ДПР выехал автозак "Услуги на дому", многое изменилось у нас, но, увы, не раз... Колобок продержался в ДПР три шестидневки и исчез внезапно. Уехал во Владик, -- и... точка! - как закруглял он свои фразочки. Скорострельность НКВД на корню пресекла все его реорганизации. Но и за три шестидневки Колобок успел сделать больше, чем все его предшественники и последователи вместе взятые, которые стремились к выполнению Первого закона Ньютона: сохранению покоя! Погорел Колобок по доносу воспитателей, которым трудно было служить при честном и энергичном начальнике с беспокойной душою прораба, а не ленивогог и злобного гебиста.

Прав Дрын: самоуничтожается НКВД. Самоуверенно злобствуют чекисты днём, а по ночам жалобно скулят на ушко раскормленным женам, дрожа от страха под украденными тёплыми одеялами, на наворованных кроватях, в присвоенных квартирах... Всё то, что они нахапали - чужое, временное, случайное, а неминуемая гибель своя, закономерная и навсегда! А чего ради? Ради этого барахла?!! Строчат доносы чекисты друг на друга, выслуживаются перед начальством, выпендриваются преданностью Партии и ненавистью к её врагам, изнывая от предположений скверных, но верных о том, что и на каждого из них тоже кто-то строчит донос.

Строчат доносы днём, а по ночам покрываются холодным пОтом от леденящего душу страха, услышав шум автомобильного мотора. С утра злобно стучат кулаками, по столам и головам арестованных, а ночью испуганно вздрагивают от хлопнувшей двери в подъезде. Строчат, стучат и вздрагивают... вздрагивают, стучат и строчат. А вместо расстрелянных чекистов, появляются другие, ещё более злобные от лютого страха, сосущего под ложечкой. И доживем ли мы до того благословенного дня, когда последний чекист, выкарабкавшись из под горы наворованного шмотья, настрочит донос себе и на себя, чтобы тут же самому "приговор привести в исполнение немедленно"!

Трудно обвинить человека в антисоветчине, если он не говорит, не слышит, не видит, и даже кукиш в кармане показать не может!Глухонемой и слепой паралитик - идеальный советский гражданин, конечно, если в прошлом он нигде не жил, не участвовал а, в идеале, - не имел родителей, живших до семнадцатого года! Самозародился по призыву Партии в унитазе на Лубянке!

А для доноса на Колобка ничего не надо было придумывать. Если человек что-то делает и других беспокоит, то тут шаг и до вредительства! Разве не чувствуется антисоветский душок Колобка, если хотел он создать для нас, врагов народа, условия, как в детдомах, где содержат детей "друзей народа", как называют уголовников? Жаль, поговорить-то с нами не успел он - всё было: "некогда разговоры разговаривать"!

Остались от Колобка добрая память для наших душ и купания в Амурском заливе для наших тел. Рядом с ДПР есть участок берега, огороженный забором, там хранятся лодки "ВЗОРа НКВД". Это место выбрали для наших купаний. А чтобы никто не удрал по пути к заливу, водят нас в сопровождении нескольких воспитателей из тех, кто шустрее. Да и куда среди дня бежать по ВЗОРу, где живут только сотрудники?

У воды мы раздеваемся догола, а одежду складываем рядком. В воду заходим и выходим по команде, а воспитатели за нами следят и с берега, и из лодки, со стороны залива, чтобы пацаны далеко не заплывали. А, ведь, мы на море выросли! -- нам бы поплавать наперегонки и на дальность, нам бы понырять с высоты, а не мокнуть на мелководье! Но и такое купание - наслаждение! Окунёшься в океанскую водичку - как на воле побывал! Долго потом слизывают пацаны вкусные, как свобода, соленые кристаллики океана, осевшие на беленьком пушке около рта...

После исчезновения Колобка купания разрешили только тем, кто хорошо учится. А это кто? В отличие от женского большинства педагогов, не подозревающих о том, что у пацанов, кроме тела, бывает душа, Кризис понимает, что пацан может выучить учебник наизусть задом наперед, но никогда не прочитает его так, как надо, если это без интереса. С девчонками проще: им скажут, что надо выучить, -- они и учат, не думая: а на фиг? Так они устроены природой: с низким уровнем скепсиса и высоким чувством ответственности. А с пацанами - не так. Прежде чем научить пацана, надо изловить душу его. Ведь, перед учителем сидят не пацаны, а их бренные оболочки.

Оболочки эти невинно таращат глаза на учителя, а души пацанячьи, в мечтах, мчатся по прерии на взмыленных мустангах, качаются по волнам океанов на палубах пиратских шхун, спускаются в таинственный мрак подземелий древних храмов... И феминизированная педагогика, безуспешно перепробовав на пацанах все дамские штучки (т.е. методики), приходит к выводу: пацаны - тупые, зловредные создания природы и учить их - полная безнадёга! По мнению учителок, Песталоцци - это псевдоним девочки, которая родилась с педогогической книжкой под мышкой.

Новый начальник ДПР имеет кликуху - "Мираж". Потому что никто не уверен: а бывает ли он на самом деле? -- так как живёт и работает во Владике. А ДПР-ом заправляет старший воспитатель по кликухе Рогатый, похожий на Гнуса угрюмостью и бесцветно равнодушным взором свежезамороженной трески. А главная достопримечательность Рогатого -- шишки на рано лысеющей голове. Никола Мученик божится: это рога прорастают! А остальные воспитатели, как воспитатели -- с нормальной энкаведешной педагогической ориентацией и твёрдо знают, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс это не муж и жена, а четыре разных человека. Особняком ото всех держится в ДПР, замещающий всех учителей, зав учебной частью, интеллигентный Кризис, который на чекиста ни с какого бока не похож. Как Маугли в стае обезьян!

История интересна в романах Дюма, Вальтера Скотта, Конан Дойля... Там -- коварные интриги, кровавые сражения, горячая любовь, лютая ненависть. "Коварство и любовь" определяют судьбы королей и народов. Но это - в тех книгах, которые учителя истории презрительно называют "беллетристикой" и советуют не читать. Потому что, по марксистской науке, историю делают "не Бог, не царь и не герой". а безликая, как вошь, народная масса. И рулит историей СССР Великий Вождь. И осталась от истории только "Биография Сталина"!

Кликуха к Кризису прилипла без вариантов. Такая же скрипучая, как он, а словом "кризис" в называет он любое событие до семнадцатого года. Но сам Кризис - мужик нормальный. Без кондея обходится и никого из нас ни разу не ударил! Из-за купаний, мы и без колотушек учим на совесть любую скукоту и бредятину. С каждым днем отличников всё больше. Но и отбор на купания всё строже. За любое замечание - лишение купания! А это - хуже карцера.

Горько соленые волны Амурского залива -- маленькая, но родная частичка Великого океана, на волнах которого качались корабли командоров романтичной эпохи открытия планеты! Нет в мире океана романтичнее Великого или Тихого! Потому-то и становится так желанна свобода после соприкосновения с горько соленой водой океана. Тем более, если ты находишься не на цветущем, необитаемом острове, как Робинзон, а на замусоренном участке территории ВЗОР НКВД, отгороженном забором с колючкой даже от общей тюрьмы - Сесесерии! Людям сюда "вход воспрещен" и гужуются тут только чекисты!