Тюремный день - 1

ТЮРЕМНЫЙ ДЕНЬ.

 Чуть светает. Крыши и верхняя часть зданий тюремного замка освещены уже белесоватым светом, а на дворе, в стенах, еще полумрак; две-три догорающие звездочки заметно меркнут; в замке мертвая тишина, только слышны мерные шаги часовых, да изредка стукнет задвижка тюремных ворот, в которые входит разводящий проверить посты.

 Все спит, все страдания, все мысли, думы -- все это утонуло в глубоком утреннем сне.

 Но, вот, и мрачная тюрьма, без травинки, без деревца, вся каменная, мертвая, начинает оживать перед грядущим рассветом. Среди невозмутимой тишины, раздается шумный треск барабана, на котором сонный солдат, там, где-то за воротами, отбивает "утреннюю зорю". Тррр-трах-та-та, трах-та-та, тррр...-- сыплет дробью солдат, извещая о начале дня и давая чувствовать всем, находящимся в месте печали, что они не на свободе, что все виденное ими только что было лишь сном...

 Вот застучали задвижки, звякнули где-то ключи, заговорили сторожа, голоса которых резко раздаются в свежем утреннем воздухе.

 Арестанты уже готовы: они схватились тотчас, как раздались первые звуки "зори".

 -- Дяденька, пора отворять!-- кричит кто-то из нижнего этажа.

 -- Чего там! Не сдохнешь! видишь иду!-- отвечает сторож.

 -- Чего так раскричались?-- надменно замечает часовой, чувствуя всю важность своего положения.

 -- Крупа старая! Инвалид хромоногий! у-у чорт!-- сыплется часовому в ответ.

 Умный часовой только улыбается на эти угощения раздраженных людей; глупый -- мрачно посматривает в сторону говорящих, ругается под нос со всевозможными пожеланиями, при чем успокаивает себя надеждою, что "когда-нибудь я вас отчищу прикладом,-- не я буду!"

 -- Батьку своего бей!-- шлют ему в ответ арестанты. Потом идут трех и четырех-этажные слова, вариируемые с замечательною изобретательностью.

 А вот уже еврейская камера подняла нервный шум утренней молитвы, отдельных криков и просьб.

 -- Сторож! Сторож! Ой-ой! отчините!

 Евреи изобретательны в требованиях и берут испугом.

 -- Чего ты, парх, разорался?

 -- Ой-ой! умираю!

 -- Одним меньше, сдыхай,-- довольно добродушно отвечает сторож и идет отворять.

 -- Дяденька! а дяденька! отчините и нам: воды надо! слышатся пискливые голоса "баб".

 -- Успеете, не умрете!

 Начинается тюремная жизнь. Парашники из арестантов, которым арестанты платят по копейке с души, выносят сор и "парашу" из камер; большинство с кадками с продетыми в ушки палками стоят у ворот, ожидая очереди выхода по воду, а также и разрешения на это; остальные глазеют подле ворот с пустыми руками; иные, особенно евреи, подбегают к окошечку в воротах "посмотреть", изобретая различные необходимости для умилостивления часового, расхаживающего подле ворот; молодые парни и местные ловеласы, воспользовавшись случаем выхода "баб" по воду, заигрывают с ними, благодаря чему раздаются возгласы: да-ну!... не трогай!... чего лезешь?... Большинство часовых обыкновенно не обращают внимания на сбор арестантов возле ворот, засматривание в окошечко и ухаживанья; некоторые просят только "не наваливать", потому -- "ежели, примерно, начальство, наш брат в ответе"; но были и такие, которые, не церемонясь, разгоняли и любопытствующих, и пришедших за делом. "Конвой для воды!" -- уже не раз кричит часовой в окошечко, за ворота. Наконец, ворота отворяются, и идущих по воду выпускают в сопровождении конвоя, а оставшиеся поднимаются на пальцах, выглядывая за ворота.