Освобождена была «условно-досрочно» – 26 ноября 1942 года. Однако «свобода», которую заключенные получали, была чисто условной. Освобожденным «зекам» выдавали не паспорта, а лагерную справку, которая права на передвижение даже в масштабе области не давала. Директива приписывала руководству лагерей оставлять «освобожденных» для работы в лагерях НКВД, но размещать в «отдельных лагерных пунктах, сняв проволочное заграждение с зоны, в переоборудованных вагонного типа бараках».
Я не знаю, где именно появился на свет 26 октября 1944 года, но жил в таком бараке уж точно.
Один эпизод жизни матери в этом лихолетье можно выделить особо. Когда заключенных по этапу перевозили из Карелии в Казахстан, везли их долго, с остановками естественно, на запасных путях. На одной из таких остановок, из-за количества железнодорожных веток и обилия суетящихся людей она поняла, что поезд находится в Москве. Увидев из окошка товарняка воротящих шпалы рабочих, написала на листке бумажки московский адрес брата, подписалась по-грузински и стала махать руками – звать этих путейцев. Один из них, парень, заметил ее и, как бы, между прочим, приблизился к вагону. Она бросила бумажку. Переждав, когда конвоир, охранявший состав, отойдет подальше, он поднял записку и скрылся. Несколько часов спустя (часов ведь у нее не было) на путях появился ее брат, с тем самым рабочим. Не зря говорят: мир не без добрых людей. Парень безвозмездно обошел и объехал половину города, что бы найти и привести незнакомого мужчину к незнакомой женщине, при том еще – арестантке. Чудеса, да и только! Мераб, наверное, даже не видел ее издалека в проеме маленького окошка, просто догадывался, она же видела его прекрасно. Оба махали друг другу руками, и оба ревели как дети.
С Мерабом Орахелашвили другая история. Его не тронули, он продолжал работать в Москве, конструктором в КБ гидротурбин, после войны даже получил Сталинскую премию за свои разработки. Потом, увлекшись преподавательской деятельностью в Московском энергетическом институте, защитил диссертацию, стал профессором. Но относительное «благополучие» не сделало его счастливее, лучшие годы своей жизни он прожил с клеймом «члена семьи изменников родины», и таким образом нес свой крест.