Хотя вначале у меня не было одногодков, с которыми я могла бы играть, я никогда не ощущала одиночества. В доме каждый день что-нибудь происходило. Кроме того, постоянно приходили друзья и родственники. Ворота, ведущие во двор с Олонецкой улицы, были неподалеку от кухонной двери. Звонка или молоточка на двери не было, поэтому гости шли прямо через кухню, вверх по лестнице, в заднюю прихожую. Парадным ходом пользовались только по особым случаям и незнакомые люди. Когда у парадного крыльца звенел колокольчик, горничная спешила открыть дверь, а нас всех одолевало любопытство, и даже бабушка выглядывала из столовой поинтересоваться, кто бы это мог быть.
От всей бабушкиной семьи теперь остались три брата и сестра. Тетю Пику я уже описала, она и бабушка были очень привязаны друг к другу. Их часто можно было видеть вместе за круглым столом в детской за долгими разговорами. Пока бабушка, окруженная коробочками, красками и кисточками, занималась своим любимым делом — изготовлением искусственных цветов, тетя Пика сидела без дела, покуривая одну за другой свои папироски.
Братья были совершенно разные и внешне, и характером. Их жизнь, особенно если сравнить ее с жизнью моих степенных друзей в Шотландии, можно назвать необычной. Младшего брата, Владимира, я всегда видела мирно сидящим на деревянной скамейке в задней прихожей, где висела наша уличная одежда. После прогулок я садилась рядом с ним, чтобы снять валенки. «Здравствуй, Женечка», — неизменно приветствовал он меня с нежной, но какой-то неуверенной улыбкой. «Здравствуй, дядя Володя», — отвечала я на его приветствие, но дальше наш разговор обычно не шел.
Дядя Володя был молчаливый и совершенно безобидный алкоголик, не склонный к разговорам. Проходившие мимо него через прихожую обычно игнорировали его. Он не двигался из своего угла, пока на столе не появлялся полуденный самовар. После этого бабушка брала его под свое крылышко: усаживала рядом и нежно похлопывала по плечу. Когда самовар уносили, вернувшийся в полутрезвое состояние дядя Володя шел в прихожую и медленно, сосредоточенно начинал собираться домой. Жена его давно умерла, детей не было. За ним приглядывал его старый слуга.
Любимцем бабушки был старший брат Иван, дядя Ваня, как его называли, — спокойный, непритязательный человек, которого любили все, кто его знал. Как и его брат Володя, он работал по гражданскому ведомству и, хотя уже много лет был на пенсии, все еще носил выцветшую зеленую шинель государственного служащего. Его длинные седые волосы, лохматая борода и тонко вылепленные черты лица напоминали облик святых, какими их изображали на старых иконах. Дядя Ваня, однако, был обычным смертным. Одно время он жил неподалеку в хорошем доме с женой и двумя маленькими дочерьми, но его счастливая семейная жизнь разбилась вдребезги, когда его жена умерла в родах третьим ребенком. Убитый потерей жены, перед перспективой растить одному троих маленьких детей, дядя Ваня совершенно растерялся.
Акушерка по имени Анна Осиповна пожила у него некоторое время, ухаживая за младенцем и девочками. Дядя Ваня решил, что в ней его спасение от всех проблем, и импульсивно женился на ней. К сожалению, брак их не сложился, и через три недели после того, что можно назвать «мимолетным знакомством», они расстались по взаимному согласию, без злобы и обидных слов. Анна Осиповна, после краткого знакомства с семейной жизнью, вернулась к прежнему занятию. Однако разрыв не мешал ей демонстрировать свои права. Желая остаться членом клана и называться бабушкиной невесткой, она регулярно появлялась в доме и принимала участие во всех семейных встречах, свадьбах, крестинах.
Много лет спустя, когда умерла моя любимая бабушка, Анна Осиповна настояла, чтобы право нести икону во главе процессии к кладбищу было предоставлено именно ей.
Это была маленькая женщина с необычайно острым носом и быстрыми, зоркими глазами. Мой отец довольно метко прозвал ее «Оса». Две первые буквы ее отчества совпадают с буквами прозвища, и можно подумать, что оно произведено от отчества, но действительная причина была в ее осином характере и жалящем языке. Сама Анна Осиповна не возражала, когда ее называли Осой, ей это даже нравилось.
Проблему дяди Ваниных детей совместно решили бабушка и тетя Пика. Дядя Ваня и его две дочери, Татьяна и Людмила, их чаще звали Таня и Людмилушка, стали жить с бабушкой, а тетя Пика и ее муж дядя Коля, не имевшие своих детей, удочерили крошку Лидию и воспитали ее как собственную дочь. Позднее все три девушки вышли замуж и жили своим домом. Дядя Ваня ушел жить к старшей дочери Тане, которая обосновалась около станции Исакогорка. Это та самая Таня, которая занималась багажом, когда мои родители приехали из Шотландии и мама впервые ступила на архангельскую землю.
Однажды, спустя три года после моего приезда в дом, Таня пришла к бабушке вся в слезах и меж рыданий сообщила, что ее папочка ушел из дома. В то утро у них остановились странники, и когда они уходили, дядя Ваня, собрав одежду в маленький узелок, сказал потрясенной дочери, что решил присоединиться к ним. «Они идут в Холмогорский монастырь, — объяснил он, — что в сорока верстах вверх по реке, а потом собираются дальше на юг, в знаменитую Киево-Печерскую лавру».
Ошеломленная бедная Таня просила, умоляла, даже бежала за ним по пыльной дороге, но все ее уговоры и слезы оказались напрасны. Дядя Ваня был глубоко верующим человеком. «Я всегда мечтал сделать это, — сказал он Тане, — ничто не может отвратить меня от святого дела». Таня беспомощно стояла на дороге, глядя, как ее старик отец уходит в толпе странников с узелком и палкой. Его седые волосы, торчавшие из-под остроконечного колпака, развевал ветер. И вот он уже скрылся из вида…
Сначала Таня надеялась, что, побывав в Холмогорах, отец вернется, что тяжелая дорога излечит его причуды. Но прошло три лета и три зимы — от дяди Вани не было ни слуху ни духу. Говорили, правда, всякие странники, что видели его во многих местах России: Киеве, Владимире, Москве и даже в Сибири. В нашей же семье, после первых волнений, все были твердо уверены, что дядя Ваня рано или поздно вернется в родной «загон».
Свободное копирование
