В нашем купе снова два молодых попутчика. Они играют в карты, много разговаривают и почти не обращают на меня внимания. Я опять у окна. Солнце из золотисто-желтого превращается в ярко-красное и исчезает за деревьями. Лес становится темным и суровым. Время от времени поезд останавливается на железнодорожных станциях: хлопают двери, слышатся громкие голоса. Одни пассажиры выходят, другие — появляются. Опускается ночь. Я вглядываюсь во тьму — как рано она наступила, — но ничего не вижу, кроме точек дальних огоньков.
Петя встретил друзей и берет меня к ним в купе. Они, в свою очередь, тоже приходят к нам и ведут, как обычно в дороге, бесконечные разговоры. Время тянется медленно. Я снова на верхней полке, играю шоколадными мышками. Они стали немного мягкими, начали терять форму. Я не помню, что в конце концов случилось с драгоценной коробкой. Должно быть, я забыла про нее и оставила в купе в минуты волнения, когда мы выходили из вагона в Архангельске.
На следующее утро меня разбудили голоса и звон стаканов. Оба наших соседа уже встали. Они подняли полку к стене и, сидя рядом с Петей, пьют чай.
— Ну вот, Женя, — обратился ко мне Петя, вручая блестящий калач, — скоро мы будем в Архангельске.
Мне интересно, как скоро? Снаружи еще темно, хотя уже утро. Ночью шел снег, и огромные снежинки, как пушистые мотыльки, налипли на оконные стекла.
Пассажиры готовятся к выходу, собирают вещи. Мы тоже складываем свой багаж. Я оделась и спустилась вниз, Петя поднял полку. Он дал мне полотенце и мыльницу и отправил в конец коридора. Помощи он не предлагал, так как знал, что она мне не нужна, у меня своя система. Когда я вернулась, он причесал меня, помог натянуть валенки — наилучшую защиту от мороза. Потом мы сели и стали ждать.
Как медленно тянется время, когда ты молод и полон нетерпения! Я надоедала Пете одним и тем же вопросом — скоро ли мы приедем? Как я, должно быть, раздражала этого юношу, но он терпел и заботился обо мне наилучшим образом, никогда не выпуская из вида.
Постепенно ровный перестук колес замедлился, нарушился и прекратился совсем. Мы в Архангельске!
Архангельск… Бесконечно дорогой, потерянный для меня навсегда город, исчезнувшие лица, умолкнувшие голоса! Как большинство старых людей, я могу забыть то, что случилось совсем недавно, но ясно помню людей и события, происходившие в мои молодые годы, когда впечатления так сильны. И вот сейчас я спешу рассказать вам об этом, ведь осталось, быть может, совсем немного…
Моя бабушка со стороны отца, Евгения Евгеньевна Попова, жена доктора Александра Егоровича Попова, моего приемного дедушки, ждала нашего приезда на станции Исакогорка. Я как сейчас вижу высокую полную даму в голубоватой шубе и в меховой круглой шапке такого же цвета, надетой поверх белой ажурной шали. У бабушки муфта, с руки свисает вторая шаль. Мне было всего пять лет, когда я в последний раз видела ее, но каким-то чутьем я поняла, что эта высокая красивая дама с вьющимися темными волосами, обрамляющими круглое лицо со смеющимися глазами, не может принадлежать никому, кроме меня. Это моя бабушка, моя бабулечка! Я бегу ей навстречу, спотыкаясь в неуклюжих валенках. И она тоже спешит ко мне, широко раскрыв руки… Муфта, шаль — все скомкано. Бабушка крепко обнимает меня и целует снова и снова.
Здесь же Петин отец, плотный пожилой человек. Они тоже обнимаются и целуются. Некоторое время все стоят и разговаривают о нашем путешествии, а я горю нетерпением. Бабушка все благодарит Петю за то, что доставил ее внучку в целости и сохранности. Она знает: дорога была нелегкой.
Наконец мы идем к саням. Рядом с лошадьми, притоптывая, стоит молодой светловолосый человек, одетый в тяжелый широкополый длинный тулуп, закрывающий валенки.
— Это Михайло, — говорит бабушка. — Ты его помнишь?
Михайло смеется.
— Откуда ей помнить? — в свою очередь спрашивает он, по-северному повышая тон в конце фразы. — Она была вот такая! — и показывает кнутом несколько футов от земли.
Две маленькие собачонки бросаются под ноги, приветствуя нас звонким лаем. Я помню их, а может, мне кажется, что помню. Родители много рассказывали мне о них — о Скотьке и Борзике.
Скотька, черный шотландский терьер, сначала был назван Скотти, а позже перекрещен в Скотьку, более удобную для русского языка кличку. Мой отец привез его из Шотландии на грузовом судне вместе с небольшим стадом черномордых овец. Скотьке было тогда несколько недель. После шести северных зим плотная меховая шуба Скотьки стала еще плотнее и длиннее, и он напоминал маленького злобного медведя. Но внешность обманчива. Под низко нависавшими бровями сверкала пара дружелюбных карих глаз. Он был умный, смелый пес и опытный крысолов. Ни одна крыса не устрашала этого истинного представителя своей маленькой родины.
Его постоянный компаньон Борзик был найден отцом в рождественское утро за воротами дома крошечным полузамерзшим щенком. Отец вернул его к жизни с помощью горячего молока и капли водки. Мне тогда было несколько недель. Мы росли вместе, и он терпеливо сносил все мои шалости. Постепенно Борзик превратился в маленькую шуструю дворнягу с красновато-коричневой шерстью и пышным хвостом, свернувшимся кольцом на спине. Что за острый ум скрывался в голове этого пса! Признавая лишь нескольких избранных, он смотрел на остальных представителей человеческого рода янтарными глазами, полными величественного презрения.
Мою голову укутали большой шерстяной шалью, которую захватила с собой бабушка, концы шали завязали на спине. Мы забрались в сани. Михайло укрыл наши колени медвежьей полостью и взобрался на свое место впереди. «Ну, пошел!» — крикнул он веселым звонким голосом — такой часто бывает у кучеров, дернул вожжи и взмахнул кнутом. Лошади тронулись. Грянули колокольчики. Собаки залаяли и помчались за нами.
Станция Исакогорка находится на левом берегу Северной Двины, а город — на правом. Сообщение между ними летом поддерживалось с помощью парома, зимой же, когда река замерзала, — прямо по толстому льду.
По пологому спуску мы съезжаем на реку. Перед нами простирается широкое, ослепительно белое пространство. Какое радостное, какое чистое утро! Кристальный воздух, запах свежего снега. Мы несемся по твердой речной глади. Вдали, в пастельных тонах, приближается старинный город Архангельск. Купола и кресты сверкают на фоне фарфоровой голубизны безоблачных небес. «Гей, гей, гей, родимые!» — покрикивает Михайло, и кони мчатся все быстрее, вздергивая головами. Развеваются гривы, звенят колокольчики. Собачонки тоже бегут изо всех сил, то нагоняя нас, то отставая. Я сижу, прижавшись к бабушке. Мне тепло и уютно. Я смеюсь, как может смеяться только счастливый ребенок.
При въезде в город мы останавливаемся: отстали собаки. Вот они подбегают, их дыхание превращается в маленькие облачка изморози. Бабушка хлопает рукой по медвежьей шкуре, и собаки радостно вскакивают в сани.
Едем по бойкой Торговой улице, по сторонам склады и лавки, крестьяне в тяжелых одеждах предлагают свои товары. На перекрестке сворачиваем направо, на Троицкий — широкую главную улицу, бегущую через весь Архангельск. Проезжаем мимо старинного собора с двумя большими цветными фресками на белой стене. Несмотря на холод, город оживлен. Закутанные в шали и меха пешеходы спешат по тропкам, проложенным за высокими сугробами. Временами виднеются только головы. Туда и сюда проносятся всевозможные сани.
На перекрестке с Олонецкой улицей сворачиваем в сторону реки. Вот и дом. Широкие ворота распахнуты; опершись на метлу, нас приветствует старый садовник Василий.
Лошади влетают во двор. Впереди — верхушки утонувшей в снегу темной изгороди, отделяющей двор от сада. В глубине сада, на маленьком холме, в окружении сосен и берез — белая беседка в виде замка. На ее башне лениво развевается флаг. Мы проезжаем мимо двух флигелей дворового фасада и подкатываем к парадному подъезду.
Сани останавливаются. Излучающая радость встречи бабушка помогает мне выйти и, взяв за руку, проводит сквозь двойные двери к лестнице, которая покрыта алым ковром. Сверху, из распахнутых дверей, на меня глядят два улыбающихся мальчика и девочка, а за ними, из прихожей, — еще много людей.
Мы поднимаемся. Я вхожу в дом. Он обнял меня и крепко держал в своих объятиях целых восемь лет, пока не настал день, когда мое детство кончилось.
Свободное копирование
