Были мне иногда досады другого рода. Когда случалось два-три дня праздника, Степан обыкновенно исчезал из дома, покидая все заботы на жену и сына Петрушу. Иногда мне случалось не заставать никого дома, кроме Петруши, который или играл в бабки в углу двора с мальчишками, или спал дома так, что его не добудиться и не дозвониться. А однажды он сидел на крыльце и плакал.
-- Что ты плачешь? -- спросил я.
-- Да все ушли, я один... боюсь!
-- Где же отец и мать?
-- Тятенька в кабаке, а мамка ушла к обедне, да вот нейдет...
К вечеру она явилась и, как показалось мне, тоже навеселе. Я уже о муже не спрашивал, где он.
-- Где ты была, Матрена? Все разошлись: дом пустой! Как же это можно!
-- Нынче ильинская пятница: я на Пороховых заводах была! -- обидчиво отозвалась она. -- Нельзя же: все люди, как люди -- я точно не человек! На мне, чай, крест есть!
Это случалось очень часто. То родительская суббота придет, то троицын, духов или успеньев день, то она на Смоленское кладбище пропадет на целый день. Великим постом особенно отсутствия эти были часты.
-- Где была?-- спросишь, бывало.
-- На стоянии Марии Египетской, или ко кресту ходила: нонче середокрестная неделя!
Отлучалась тоже и в лазареву субботу, за вербами, и в лазарево воскресенье, и ко всенощной с двенадцатью евангелиями и т. д.
Все эти праздники служили ей более предлогами к угождению "мамоне", как я замечал, а не проявлением благочестия. Когда она приходила домой, от нее не святостью пахло. Муж и сын сидели, во время этих отлучек, не евши -- и первый тоже уходил в свою очередь, и я оставался сиротой, без прислуги, и квартира пустая.
Последние три дня перед большими праздниками меня почти выгоняли вон. Начиналась возня, чистка, уборка, печенье куличей, крашенье яиц -- и особенно чистка икон. Когда, бывало, зимой или осенью, заметишь паутину по углам или сор какой-нибудь и пыль на шкафах, вообще запущенность и неопрятность, и предложишь поубраться, всегда получишь в ответ: "Вот ужо, к празднику (иногда месяца за три) станем образа чистить, уберем все, и паутину снимем, и пыль сотрем".
Я заметил, что никто из моих слуг, ни один, никогда, по своему почину, без положительного и настойчивого моего приказания, не оботрет пыли, например, с мебели, с разных вещей. Пол еще выметут, а затем уже надо, что называется, носом ткнуть, чтоб русский слуга увидел беспорядок, пыль, и убрал.