III Степан с семьей
Где вы, мои слуги, мои телохранители, "и денег и белья моих рачители"? "Иных уж нет, а те далече". Но как только остановлюсь памятью на котором-нибудь из них, предо мною из тьмы предстанут, как живые, лица Михеев, Егоров, Максимов, Павлов и т. д.
Вот я их вижу перед собой, с подносом или чашками, щетками в руках, слышу будто их говор.
Пропускаю мимо несколько человек, служивших у меня неподолгу: они слишком однообразны.
Их можно свести в одну группу -- пьющих. Много портили они у меня крови и отравляли мою холостую жизнь. Под пару Антону возьму для образчика два-три силуэта.
Был Петр, который, отслужив свой день, запирал меня на ночь на ключ и уходил куда-то -- пить водку и играть в карты. Я узнал об этом случайно от старухи, которой давался у меня в кухне угол, чтобы квартира не оставалась совсем пустою, когда не было меня и слуги дома.
Я вызывал его на откровенность, чтобы дознаться, правда ли это. Он упорно отрекался, особенно отрицал водку.
-- Ни-ни! -- твердил он, -- я уходил раза два, только не водку пить, нет!
-- Зачем же? Что ты делал?
-- Не водку пить ходил, -- утверждал он упорно, -- я за другим, за делом уходил.
-- Зачем?
-- За другим, только не водку пить!
Однажды я хотел поверить, правду ли говорит старуха, и, заработавшись долго ночью, вышел в переднюю, хотел пройти чрез его комнату в кухню. Его не было, и дверь оказалась запертой.
Я еще не успел лечь, как услышал, что он пришел и возился у себя в темноте. Я вышел к нему со свечкой. Он раздевался, готовясь лечь.
-- Где ты был? -- строго спросил я.-- Скоро три часа.
-- А вам что за дело! -- дерзко отвечал он. Он был очень в возбужденном состоянии.
-- Как что за дело: у меня живешь и бродяжничаешь по ночам.
-- Как вы смеете называть меня бродягой! -- вскинулся он на меня с криком, с азартом, так что из кухни, услышав крик, пришла старуха. Он продолжал кричать и грубить.
-- Ну, ложись спать! -- покойно сказал я, уходя.
-- Лягу и без вас, не дам куражиться над собой! Я не бродяга, я хожу в хорошие люди, не водку пить: нет, нет! -- кричал он мне вслед.
Утром я позвонил. Он как ни в чем не бывало принес мне чай, газеты. Я отдал ему паспорт, зажитое жалованье и сказал, чтобы он немедленно уходил. Он оторопел немного, переступил с ноги на ногу.
-- Помилуйте, за что же?.. -- тихо сказал он.
Я ничего не отвечал. Он взял паспорт, деньги и ушел.
-- Позвольте только оставить пожитки мои здесь на день или на два, пока приищу место, -- сказал он, оборотясь при выходе.
-- Хорошо, скажи старухе, чтобы она поберегла их. Ты понимаешь, что ты не можешь больше оставаться у меня?
-- Это точно-с...-- тихо сказал он и ушел, понуря голову.-- Простите за вчерашнее! -- еще тише прибавил он, отворяя дверь. Я махнул рукой, и он вышел.
Старуха сказывала мне, что когда он узнал, что и как он говорил со мною ночью, то он схватил себя руками за голову. "Неужели это правда? И я это все сказал!"
Он был очень тихий, приличный и расторопный слуга, представительной наружности, блондин лет тридцати, с грубоватыми, но правильными чертами лица.
Когда он дня через два явился за пожитками, я спросил, зачем он уходил по ночам.
-- За каким таким делом, которого упорно назвать ты не хотел?
-- Водку пить-с! -- откровенно, со вздохом сознался он, потупляя глаза.
Свободное копирование
