13 ноября.
Петербург. Вчера приехал. Мережковские приняли меня как ни в чем не бывало, как старого друга. „Что вы! что за доклады! садитесь и рассказывайте". Впрочем, Зиночка добавила: „Надо всегда так себя вести, чтобы, если даже что и знаешь, казалось, что ничего не знаешь". Говорил с Зиночкой два часа, у них обедал, был до 12 etc., etc.
Перцов представлял меня всем, как секретаря „Нового Пути". Видимо, хотят меня заставить согласиться с совершившимся фактом. Видел я типографию, вороха корректур и Литературную Книжную Лавку. У редакции есть своя кошка „Мопассан", клеенчатый диван и медная доска, за которую резчик спрашивает 35 руб., а домохозяин не позволяет повесить.
— Какие мы все несчастные, — говорил Мережковский,— это даже умилительно! Перцов несет свои какие-то три тысченки, дрожит, мы все отдаем всю свою работу, нас мало, мы смешны, а там, Максим Горький, Андреев... И ясно, что мы можем ожидать одного мученичества. Мережковский значительно изменился. Ругал „попов“ нещадно и говорил, что он неисправимый „либерал". „Их дело святое!" (его слова).
Свободное копирование
