Валерий Брюсов. Дневники - 279

Конец июня.

Случайно я давно ничего не записывал. Переезд на дачу, дачная уединенная жизнь, постоянные разъезды — и в результате всего белые страницы.

Я вяло и неохотно разыскивал Бальмонта. Раза два он писал мне приглашения из ресторанов, один раз из Эрмитажа, когда скорпионы сидели вместе с Мережковским и 3. Гиппиус, но меня эти записочки не заставали. Потом и записочки прекратились. Бальмонт предался былому. И пьянство дикое — чумной порок России etc.

Вдруг получаю телеграмму от Сергея Александровича: «Монт (прозвище Бальмонта) завтра уезжает надолго, будьте в два у Сабашникова». Конечно, лечу. Бальмонта высылают «из столиц и университетских городов и их губерний» на два года, все за те же стихи о «маленьком султане». Пока он едет в Курскую губернию к Сабашниковым, после за границу.

Стало быть, проводы. Сначала у Сабашниковых, после в „Праге", еще после в „Мавритании" и у „Яра", на другой день в „Славянском" и на станции. Впрочем, Бальмонт не пьет. Конечно, он все тот же.

Я читал свои стихи. По поводу „По улицам узким" он сказал: — „Это тема моей будущей книги" — „Опять плагиат?" спросил Сергей Александрович.

Сам Бальмонт читал стихи плохие[1]. Конечно, целовался с ним. — Впервые вижу опять в а с, как вы были прежде, — сказал он мне. Впрочем, от Яра я ушел рано, а Сергей Александрович говорил мне, что после были лобзания Бальмонта с ним.

Кстати, о H. Н. Черногубове. — Филиппов напечатал-таки письмо Л. Толстого[2]. Черногубов в „Курьере" „письмом в редакцию" заявил, что дал его лишь на подержание.

Филиппов возразил письмом в „Курьере", „Новом Времени" и „России". В общем, Филиппов человек нелепый. Он потратил столько на объявления, что на эти деньги мог бы издать 12 книжек своего „Русского Обозрения". Я не верю его уверениям, что его погубила г-жа П., из-за которой его издатель отказал ему в деньгах. Вообще не верю всем его рассказам. Видя человека первый раз в жизни, он вдруг предлагает ему написать „внутреннее обозрение" (Ивакину); мне предлагает заведывать всем литературным отделом и т. д. В его квартире 12 комнат и нет мебели, входная дверь не запирается, чем питается редактор неведомо, кредиторы не могут получить с него и 50 к., и т. д.

Кто прав в споре с Николаем Николаевичем, бог весть, ибо и сей знал, кому дает письмо, и знал, что оно набрано. Вероятно, Николай Николаевич заволновался так по поводу своих отношений с Толстым. Он уверял, будто графиня С. А. Толстая приглашала его в Ясную Поляну разбирать архив. Не требуя повторений этого, вероятно, мельком сделанного предложения, он поехал. Был там дней 5 и вернулся, а было что-то говорено о целом лете... Дали, однако, письма Фета к Толстому.

Рассказывает много интересного о жизни в Ясной Поляне, о великом лицемерии там. Слуги раболепствуют пред „его сиятельством", просителей принимают дурно, посылают им от барского стола объедки.

— „Совсем не интеллигентный человек, заметил граф, не умеет объяснить, что ему нужно". Много говорит против русского правительства.

— „Только бы его к чертовой матери, и все будет хорошо".

Николай Николаевич отважился было вступить с Толстым в спор, но это было против правил Ясной Поляны, где граф только изрекает. — Что же вам нравится в Фете? — спросил граф. — Да все, поэт и человек. — Человек он был дурной. — Почему же? Он был истинный нигилист, и если ни во что не верил, то так и говорил. — Неумение составить себе веру показывает низкую душу. — Однако, это не так просто. „Жизнь — запутанность и сложность". — Ничего запутанного. Перед каждым рукоять, качай, а что выйдет знает Хозяин.

По словам H. Н. Черногубова, говорил Толстой и обо мне. — Написал сначала в шутку; отнеслись серьезно, он и начал. Когда H. Н. уезжал, ему поручили отвезти одного больного мальчика в больницу. Отвез. Доктор спрашивает: — На какие, однако, средства лечить его? Больница земская, а граф то и дело присылает с записками.

Вместе с Черногубовым был в Ясной Поляне скульптор Аронсон[3], приехавший лепить графа. После он был с Ник. Ник. в Москве и подарил ему рельеф графа из воска.

Бальмонт говорил мне, что „Мир Искусства"[4] моей статьей против Андреевского недоволен. „Им нужна статья с жалами". 3. Гиппиус говорила: „А Брюсов пла-ахую статью написал, начал с Адама". Бальмонт, так как уезжал „из столиц", не мог написать своего обозрения в „Athenaeum" и поручил мне. Я всю жизнь следил за всей русской литературой, кроме именно этого года. Написано кое-как, в 5 дней, ибо срок был близок.