Декабрь. Москва.
В Москве завертела меня обычная жизнь. Вторник пьяный, стиховный, с Дурновым...
Четверг у Морозовой, где я читал о „новом искусстве". Был там Ив. Ив. Иванов; его избрали председателем, и он нападал на меня жестоко. Мне почему-то лень было защищаться (стоит ли с ним спорить, да и устал я в Петербурге). А напрасно, он после везде разглашал, что разбил меня на всех пунктах и что жена моя чуть не плакала с отчаяния...
На наших вторниках упорно бывает Л. Жданов, человек не лишенный дарования, многое знающий, но все до предела.
На „средах" видал Вл. Гиляровского, который говорил мне экспромты, где „Брюсов" рифмовал с „трусов", а Валерий с „полной мере". С ним был сербский поэт Илич, „интеллигентный" господин, переводивший Пушкина и Лермонтова. Беседуя с ним, отдавался я славянским симпатиям, воспитанным чтением Тютчева и Хомякова. Еще на „среде" видел молодого композитора Померанцева, тоже человека, заключенного в пределах. Ребиков написал музыку на мои слова (изд. Юргенсона. Музыкальные сцены).
У Бартенева видел Д. Иловайского (только что выпустившего № 9 „Кремля"). Пришел и долго беседовал с Петром Ивановичем вполголоса о современной молодежи. До меня долетали слова. — Ничего цельного... разброд... Петр Иванович сочувственно твердил: „да, да"... — Представьте себе, прелестная девушка и вдруг: хочу учиться философии... Философия ведь это глупости. — Да, да — вздыхает Петр Иванович — вот Грот, — идиот. — Всех лучше из них Лопатин, семейное начало, что ли сказалось. — Ах, не говорите, тоже не лучше...
Заходил ко мне Н. Д. Филиппов, сын булочника. Издает он новый журнал „Вега", предлагал мне вести художественный отдел. После я у него был, но никого не видал, только заметил у него в углу спиритическую планшетку.
Свободное копирование
