А в г у с т — с е н т я б р ь .
Несколько дней шло медленно и тихо; я изучал дифференциалы, чертил графики и ходил в библиотеку Исторического музея читать старые журналы и альманахи для статьи о Баратынском.
Возвращаюсь однажды домой — ждут меня Бальмонт и С. А. Поляков.
— Надевайте сюртук, едемте — вы будете шафером.
Повинуюсь. Едем. Это на станции. Венчается Балтрушайтис с М. И. Оловянишниковой...
Вернувшись в Москву, поехали еще в Эрмитаж, на состязание писали стихи (я — „Металлы'*, соперничал с драгоценными камнями Бальмонта), но потом я пошел домой, а они поехали еще куда-то.
На другой день видел Бальмонта мельком. Он получил деньги по английскому чеку (гонорар за свою статью в Âthenaeum’e.)... ...Но потом получаю записочку: „приезжайте, ради бога приезжайте**... Иду... Бальмонт утверждает, что опоздал на поезд.
Едем опять на станцию. Бродим, ждем С. Полякова, ибо без него Бальмонт ехать не решается, с Григорием Александровичем он почти не знаком. Сергей Александрович не приехал. Второй звонок.
Я предлагаю Бальмонту ехать с ним. Берем билеты, садимся. Уже 11 ч. ночи. Путешествие длится час, с мелкими приключениями, вроде жестокого кровотечения у Бальмонта. Приезжаем в полночь, нет извозчиков. Случайно находятся чьи-то лошади, которые и доставляют нас на фабрику. Там все спят, на нас смотрят подозрительно, а я то уже совсем незванный. Наконец, разбудили хозяина. Он принял нас любезно очень. Сидел с нами до 3 часов... Спать уложили нас в комнате с решетками и мы долго перекликались с кровати на кровать, отрывочно поверяя друг другу свои замыслы...
Утром опять нас обласкали. Мы читали стихи, хозяин слушал, показывал нам картины и старинные вещи, показывал фабрику и очень поил вином...
К вечеру приехал и С. Поляков. Это человек любопытный, по образованию математик, написал несколько статеек о числах (не знаю, изданы ли), а по любви — поэт; пишет стихи, читает Verlain’a, Verhaeren’a, Régnier... Мы еще сидели до ночи. За шампанским разговорились и, чересчур оживленно, произносили тосты; я — за рифмы.
Уехали опять в 11 ч. Но на станции, где надо было пересаживаться (из Щелкова, в Мытищах), оказалось, что поезд сошел с рельсов. Пришлось поместиться на товарном. Бальмонт угрюмо молчал. Мы с Поляковым толковали о бесконечно малых и многомерных измерениях.
В Сокольниках пришлось слезть и итти пешком через огороды по лужам, под мелким дождем, в темень.
Так, наконец, вернулся я к жене, которая было очень затревожилась, ибо телеграмму я послал лишь утром...
Был я в Думе по поводу военной повинности. За последнее время я так свыкся с мыслью о казармах, что даже желал их. Но меня признали «совершенно неспособным». Это, пожалуй, все же удача, одна из удач 98 — 99 годов. Gratias ago.
Свободное копирование
