Дек., 14.
Утром был у Ореуса. Болезненный юноша, с нервными подергиваниями; немного напоминает Добролюбова былых дней, но менее привлекателен. Весь занят новейшими французскими поэтами, Vielé Griffin, Régnier, Verhaeren... Мы не очень-то сошлись с ним. Взял у него рукописи А. Добролюбова.
Вчера обедали с Бальмонтом и Буниным. Бунин на меня сердился. Еще раньше у нас был полуспор по поводу стихов Гиппиуса.
Снова зверь в лесу возникнет,
Птица в чаще леса крикнет...
Бунин не признавал, что можно сказать „зверь возникнет", я над ним смеялся, а он сердился: „Не понимаю, не понимаю... надо говорить человеческим языком"... Сегодня в том же роде мы спорили. Но при всем том Бунин из лучших для меня петербургских фигур, он — поэт, хотя и немудрый.
Совсем вскоре должен был ехать с Перцовым, но так устал ото всех впечатлений Петербурга, что не поехал (да и где-то далеко живет он, на конце Васильевского острова). Наскоро собравшись, поехали мы на вокзал и покинули Петербург.
Провожал нас Бальмонт. На прощание мы обнялись и поцеловались...
„Мерный шум колес"...
Дополнение.
Смотрели музей Александра III. Любопытен, обстановка прекрасная, и есть картины, которые стоит видеть, но как много, как много томительного. И какие есть ужасные ненужности, до последней степени позорные бездарности.
Несколько раз были в Эрмитаже. Античный отдел попрежнему дает настроение бодрое, люблю его. В первый раз почувствовал и понял Рубенса. Попрежнему лучшее — Мадонна Рафаэля.
Питались в Петербурге мясом, что оказалось неприятнее, чем я думал. Бальмонт пригласил нас на вегетарианский обед, но приготовили нечто мало съедобное. Были раз в столовой О-ва etc, где есть вегетарианские обеды, но и они оказались достаточно плохими.
Свободное копирование
