В Вене мы прожили полтора месяца в полном счастии и покое. Затем великий князь уехал на несколько недель в Крым, откуда вернулся поздоровевшим.
За поход в Хиву ему дали орден Владимира. Он находил, что не заслужил и этой награды, но был обижен тем, что Георгиевский крест достался, благодаря разным проискам, его кузену, и глубоко затаил в себе эту обиду.
Ввиду того, что хивинская кампания не разлучила нас, отец решил его женить и, согласно обычаю, купил для него дом у одной петербургской княгини.
Эта княгиня, взбалмошная и распутная женщина, благодаря трем последовательным бракам поднялась из простонародья до такой высоты, что стала за свои деньги женою высочества. Она славилась роскошью своих странных нарядов, отвратительной неряшливостью и великим множеством любовников.
-- Отчего бы мне и не иметь всех этих любовников, -- сострила она однажды, -- когда им это так приятно, а мне не стоит никакого труда!
Дворец этой беспутной женщины, купленный за самую ничтожную цену, был построен и украшен с большим вкусом ее вторым мужем. Великий князь был восхищен своим приобретением. Как дитя, получившее первую игрушку, он только о нем думал и говорил, но не хотел его показать прежде, чем приведет его в надлежащий вид.
Этот дворец совсем поглотил его, и, когда наконец он пригласил меня туда, вручив серебряный ключик от одной маленькой двери, я сказала, улыбаясь сквозь слезы:
-- Этот дом -- мой соперник; я ревную к нему.
-- Дитя мое, -- воскликнул он, -- конечно, я очень люблю свой дом, но еще больше мою Фанни Лир. -- И, взяв меня за руку, повел осматривать его прелести.
По широкой лестнице розового мрамора с великолепными вазами и бронзовыми фигурами мы поднялись во внутренние апартаменты, состоявшие из ряда комнат одна лучше другой. Тут я увидела огромную бальную залу, белую с позолотой, в стиле эпохи Возрождения; великолепный салон во вкусе Людовика XIV и другую гостиную, увешанную выцветшими гобеленами Людовика XV; курительную комнату мавританского стиля; будуар, обтянутый розовым шелком с кружевами; туалетный кабинет с превосходной мраморной ванной; большую столовую, обтянутую кордовской кожей; залу елизаветинского стиля, его кабинет, полузаброшенную домашнюю церковь и запущенный сад. Всюду драгоценные вещи, фарфор, картины, ковры.
Я онемела от изумления при виде этого великолепия. Ни один дворец, кроме Мирамары, не мог бы поспорить в красоте с этим.
Великий князь с обычной нетерпеливостью уже составлял список вещей, которые он решил купить, чтобы довести дворец до совершенства.
-- Друг мой, -- старалась я сдержать его нетерпение, -- делай это понемножку, ведь этот дворец тебе на всю жизнь.
-- Мне нельзя медлить; я хочу, чтобы все могли полюбоваться им до моего отъезда в Хиву, -- возражал он.
-- А что же тебе останется делать, когда возвратишься оттуда?
-- Тогда я буду продавать вещи, которые перестанут нравиться, и покупать вместо них другие.
Воображение его не знало границ. Он хотел иметь картины Грёза, Рубенса, Вувермана и очень торопился.
-- Да разве так составляются картинные галлереи, -- говорила я, -- для этого нужны годы. На твои фантазии не хватит никакого состояния.
-- Милая Фанни Лир, ты будешь еще милее, если станешь заниматься своими тряпками, а меня предоставишь моим капризам.
Я умоляла его не увлекаться, не делать долгов и не позволять эксплуатировать его природную доброту уже потому только, что и меня обвинят в этом. Он соглашался со мной, но делал все по-своему; впрочем, иного нельзя было и ожидать от его характера.
Он постоянно покупал разные разности, перетащил из Павловска все свои артистические сокровища и без устали работал в оранжерее, устраивая фонтаны, гроты и озерца. Он обожал свой дворец, как индус своего идола.