Вышло решение о причислении моего князя к генеральному штабу хивинской армии и его отъезде на место военных действий.
Я старалась превозмочь свою печаль и даже купила, в утешение, Георгиевский крест, чтобы вдеть его в петлицу великому князю, когда он возвратится с правом носить его. Бедное дитя, он никогда не получил этого права.
Письма из Ниццы
Прежде чем уехать, великий князь позаботился устроить меня возможно лучше и нанял мне прекрасную квартиру на Михайловской площади. Там накануне Рождества он сам устроил для меня елку с великолепными подарками, и на другой день, утром, я увидела у своего подъезда новый знак его щедрости и внимания -- сани, запряженные парой вороных с медвежьей полостью и кучером Владимиром.
Срок отъезда в Хиву приближался, но перед этим великий князь должен был съездить в Ниццу проститься со своей больной матерью. Эта поездка заняла не более 10 дней, в течение которых я получила от него следующие письма:
"Ницца, 29 января 1873 г.
Милая моя женушка, тяжело мне без тебя; ты стала для меня необходимостью, и я, кажется, умер бы от более долгой разлуки с тобой. Вообрази себе контраст. В среду в Петербурге зима и снег, а в воскресенье в Ницце жара, апельсины и фиалки. Таким представляется мне наш переход от земной юдоли к небу. Желаю только, чтобы в ожидающих нас горних садах ты была бы всегда со мной и никто не мог бы нас разлучить.
Здесь, на земле, мы, кажется, не рождены для совместного счастья. Если бы ты знала, как я страдаю, думая о нашем будущем... Никогда я не считал себя способным к такой страсти и чувствую, что она последняя... В Париже шел снег, бульвары были отвратительны... Во время пути ничего интересного, за исключением разговора с двумя типичными французами -- морским офицером и отставным унтером из африканских шассеров. Старый солдат с яростью говорил о Бонапартах, проклинал Базена и на мой вопрос, думает ли он, что французам удастся отомстить пруссакам, сказал со слезами на глазах:
"О, как я желал бы родиться русским, господа! Как я завидую сожжению Москвы! Как я хотел бы видеть Париж испепеленным. Теперь эти бульвары, театры, нарядные люди и все это великолепие столицы -- наш стыд! Это разлагающаяся Франция. Мы, как древние римляне: пришли варвары, от них откупились, и они ушли; но они вернутся и уничтожат нас!"
Здесь меня приняли радушно, но немножко как погибающего... Как знать? Может быть, я и в самом деле такой, лишь бы ты для меня не погибла... При тебе я способен на великие дела, без тебя, если бы нас разлучили, будь уверена, не вернусь в Россию к своему великокняжескому посту, но или пойду на смерть, или убегу в Америку, чтобы жить с тобой.
Мой ум, сердце и душа, все принадлежит тебе, за исключением долга службы, которая зовет меня, и до тех пор, пока умеют ценить ее.
Твой душой и телом Н."
"Ницца, 31 января 1873 г.
Письма твои, милая моя женушка, сводят меня с ума... Смешно сказать, но ничто не пробуждает во мне столько гордости и высокомерия, как любовь женщины, избранной мною из толпы. В моей недолгой жизни у меня было немало связей, которым многие могли бы позавидовать, но они длились не более нескольких дней, тогда как мое чувство к тебе будет иметь влияние на всю мою жизнь. Такие чувства, как тебе известно, не в моде. В них, может быть, нет шика, но что до этого!
Пусть, если угодно, смеются над нашей связью. Признаюсь, что я в тысячу раз более дорожу расположением моего Менекена (имя его собаки), чем уважением наций и обществ всего мира... Большую часть дня я провожу у своей мамаши; она очень больна, и я стараюсь развлекать ее. Здесь уже поднят вопрос о прекрасной принцессе и даже сочинили для меня письмо. Я покажу тебе его в Петербурге. Я не возражаю, потому что это вызовет еще больший скандал...
Думай чаще обо мне, и это принесет мне облегчение...
Твой Н."
Выехав в назначенный день, я встретила его в Луге. Он привез мне множество подарков -- турецкий ковер, купленный на деньги, выигранные им в Монако, свертки золотых монет с печатью того же игорного дома, букеты фиалок, апельсины на ветках, сорванные в саду, где умер наследник русского престола.