Старая цензура (Зверев и Огарев)
При старом режиме предварительной цензуре подвергались лишь брошюры, не достигавшие десяти печатных листов. Наши книги обычно значительно превышали этот размер и печатались без предварительной цензуры, проходя лишь последующую. Так как ни политических, ни антирелигиозных вещей мы не издавали, то книги наши пропускались в свет беспрепятственно и нам почти не приходилось иметь сношений с цензурой.
Я долгие годы не знал, где находится так называемый "Цензурный комитет" и кто стоит во главе его. За 27-летнее дореволюционное существование нашего издательства я припоминаю всего только один случай, когда пришлось иметь столкновение с цензурой. Это было в 1904 году. Мы печатали под редакцией М. О. Гершензона собрание стихотворений Н. П. Огарева в двух томах. Великий эмигрант имел появиться в нашем издании перед русской публикой впервые после добровольного оставления им отечества почти полвека спустя после выхода последнего русского его издания 1856 года. Можно представить себе смущение московской цензуры перед этими двумя томиками лирических стихотворений, в большинстве своем не представляющих поводов к их запрещению, а вместе с тем принадлежащих крамольному эмигранту, другу Герцена и сотруднику "Колокола".
Цензор Соловьев, человек культурный, библиофил, собравший ценную библиотеку, сделал минимум того, что требовала "служба", и предложил исключить ряд мест. Мы решили оспаривать его исключения и обратились к главе цензурного ведомства Звереву, бывшему ранее профессором Московского университета (читал философию права).
Свидание мое с ним состоялось в Москве, куда он приезжал из Петербурга по какому-то делу. Профессор Московского университета, покинувший его ради административной карьеры, по-видимому, сам считал такую перемену за некоторое падение в общественном смысле. Он не упустил сказать, что по былой своей принадлежности к Московскому университету он очень желал бы пойти навстречу издательству, созданному бывшими питомцами Московского университета и столь тесно связанному с его профессурой. Но пропустить Огарева без урезок, очевидно, нельзя было по карьерным соображениям, и пришлось нам подчиниться!