Книгоиздательство наше со времени революции - 1

 Глава 12
 

КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО НАШЕ СО ВРЕМЕНИ РЕВОЛЮЦИИ

С тех пор как мы стали выпускать в свет "Памятники мировой литературы", у меня начало складываться впечатление, что "узким местом" этого предприятия вскоре станет редакторская и переводческая работа по подготовке рукописей. Если при приступе к работе, казалось, и действительно было немало начатых, а то и исполненных работ, предпринятых по собственному почину деятелями науки и литературы и ими с любовью и тщанием выполняемых без надежды или уверенности в их издании, то теперь, когда мы вызвались осуществить их издания, в дальнейшем предстояло базироваться не на запасах прошедшего времени, а новых, специально по нашему заказу исполняемых работах. Вот тут-то и сказывалось ограниченное число работников и загруженность их работой, конечно, поскольку мы хотели обращаться к лучшим у нас силам.

 
 При Временном правительстве

Между тем после Февральской революции, казалось, издательству открывались широкие горизонты. Мы стали деятельно разрабатывать новые планы. Им не суждено было осуществиться. Все же о некоторых наметках наших того времени я здесь коротенько упомяну.

С падением царской власти монополия Синода на издание Библии сама собой рушилась. Возникал вопрос о включении в программу "Памятников мировой литературы" Библии, в целом или хотя бы отдельных библейских книг. К обсуждению этого вопроса мы с Николаем Васильевичем привлекли Никольских -- отца Михаила Васильевича и сына Николая Михайловича. После первого же обмена мнениями стало ясно, что надо ставить себе совершенно самостоятельную, не зависящую от других наших изданий, задачу -- критическое научное издание Библии в русском переводе, со всем требующимся научным аппаратом, критикой текста, реальным комментарием, толкованиями и пр., пр. М. В. Никольский отнесся к нашему предложению с большим сочувствием. Он рекомендовал привлечь к работе Тураева, Коковцева и Карташева. Он находил, что если удастся их привлечь, то при его и его сына участии образуется достаточно сильное на первое время редакционное ядро, чтобы приступить к организации задуманной работы. Боялся он только, что указанные им лица слишком заняты и не смогут уделить достаточно сил на нашу работу. В течение этих переговоров к нам стали "самотеком" поступать предложения переводов отдельных книг Библии. Естественно, мы передавали эти предложения на заключение Михаилу Васильевичу. Это повело к довольно щекотливому разговору моему с Михаилом Васильевичем. Некоторые из этих предложений исходили от евреев, и Михаил Васильевич высказал по этому случаю мнение, что привлекать к нашему переводу Библии евреев принципиально не следует. Для них Библия является священной книгой и национальным памятником. При толковании и при переводе Библии они неизбежно будут считаться с соображениями религиозного и национального характера. Мы же хотим дать перевод, свободный от христианских и прочих религиозных, антирелигиозных, национальных и других тенденций. Освободившись от опеки Синода, неужели подпасть под негласное влияние еврейства! Соображения Михаила Васильевича казались мне не лишенными основания, но вступать в предлагаемое Михаилом Васильевичем соглашение я считал невозможным. Да и не было в том надобности. Я указал Михаилу Васильевичу, что мы приглашаем его быть главным редактором научно-критического перевода Библии и, конечно, без его согласия ни одного сотрудника к этому изданию не привлечем. Михаил Васильевич остался удовлетворенным.

Издание научного перевода Библии, однако, не состоялось. События пошли так, что невозможно было предпринимать такое громоздкое издание, требующее длительной подготовки и больших предварительных вложений. М. В. Никольский, впрочем, перевел для нас стихами "Книгу Псалмов". Впоследствии, уже при НЭПе, когда мы стали пробовать выпускать "Памятники мировой литературы" маленькими книжками (Аристофан -- "Лисистрата", "Всадники"), я хотел было выпустить так "Псалмы". Но Михаила Васильевича уже не было в живых. А сын его не нашел такое издание своевременным.

Любопытно отметить, что начальник Главлита П. И. Лебедев-Полянский впоследствии, осведомленный о былых наших предположениях, неоднократно заводил со мной разговор, поощряя осуществить издание научного перевода Библии и обнаруживая этим свое неведение ни той степени разорения, до какой мы низведены были революцией, ни того морального гнета, под каким мы себя тогда чувствовали.

При Временном правительстве свободнее стало писать на политические, общественные, социальные темы, бывшие в царские времена если не под полным запретом, то почти что под таковым.

А. А. Чупров предложил предпринять издание серии "Классики социализма". Редакцию приняли на себя А. А. Чупров и В. П. Волгин. Сочувствуя идеям социализма, но не соглашаясь с некоторыми положениями Маркса и Энгельса, получившими у нас значение безусловных догматов, Александр Александрович придавал большое значение тому, чтобы труды Маркса и Энгельса не заслоняли собой для русской интеллигенции работ других основоположников социализма. Для этой серии были исполнены некоторые переводы. После Октябрьской революции они были переданы В. П. Волгину для помещения в других издательствах.

Нацеливались мы тогда и на другие серии, как-то: "Русские публицисты", "Русские путешественники-исследователи", "Изборники русских поэтов" и пр. В архиве сохранилась моя переписка с П. Б. Струве касательно издания в серии журналистов статей славянофила Ламанского. Сохранились также записки М. А. Мензбира и А. Н. Максимова с соображениями об издании русских путешественников. Осуществить удалось только изборник "Солнечная пряжа" Бальмонта, несмотря на то, что мысль выпуска такой серии изборников стихов, поскольку это касалось живущих современников, и сборников, составленных самими поэтами, была среди поэтов весьма сочувственно принята. Александр Блок даже прислал нам рукопись. М. О. Гершензон спроектировал Баратынского, которого нам хотелось дать если не первым в серии, то одним из первых. Кстати, отмечу, что выбор стихотворений Баратынского представил исключительные трудности, в особенности ввиду различных редакций его произведений. Любопытно, что когда впоследствии после Октябрьской революции Боровский просматривал список подготовленных нами к изданию книг, он чуть было не вычеркнул стоявший в списке "Изборник" Баратынского, считая этого классика монополизированным[1]. На мое возражение, что Баратынский в числе монополизированных авторов не значится, Боровский воскликнул: "Не может быть!" Затем, рассмеявшись, он несколько раз повторил: "Забыли! Баратынского пропустили! Всегда спешим вот и забыли!" Он сохранил нам Баратынского в нашем "редплане" -- "любезность", которой, впрочем, нам не пришлось воспользоваться!

Задумали мы также общедоступную серию книг для чтения широкой публики в двух "библиотеках" -- научно-популярной "Ломоносовской библиотеки" (знание) и "Пушкинской библиотеки" (вымысел) изящной словесности, последняя под общей редакцией М. О. Гершензона. Но национализация классиков, монополизация учебников и пособий, учреждение под руководством Горького издательства "Всемирная литература"[2] со всех сторон стеснило проектирование нашего плана, и мы сочли за благоразумное воздержаться от продолжения работ в этом направлении. И хорошо сделали: авторы (в числе их Зелинский, А. Блок и другие), считая, очевидно, положение нашего издательства ненадежным, стали просить вернуть им их рукописи. Мы их просьбы безотлагательно удовлетворяли, не тесня их требованием немедленного возврата авансов. Тимирязев и без всяких уведомлений нас передал Госиздату право на переиздание своей "Жизни растения". По нашему с ним договору он имел на это полное право; тем не менее, как мне рассказал Ю. И. Липковский, Климент Аркадьевич как-то при нем выразился, что "неловко поступил с Сабашниковым".