"Памятники мировой литературы"
Приступая к подготовке издания "Памятников мировой литературы", надо было ориентироваться в имеющихся уже русских переводах древних писателей, в первую очередь, античных классиков. Литература эта оказалась довольно обширной. Переводы зачастую печатались в "Журнале Министерства народного просвещения" и отдельными книгами совсем не выходили. Выпущенные же в свет отдельными изданиями, в книжных магазинах считались распроданными и с трудом находились у букинистов, тогда как в действительности иногда значительная часть тиража лежала у издателей, не находя сбыта.
Такая участь постигла, например, прекрасные издания "Речей" Цицерона (неполное, перевод Зелинского) и "Истории" Фукидида (перевод Мищенко), выпущенные Кузнецовым, главой чайной фирмы "Губкин, Кузнецов и Ко", известным пионером чайных плантаций на Кавказе. В громадном многомиллионном предприятии эти меценатские издания были, можно сказать, забыты самими хозяевами. Молодой приказчик в магазине Карбасникова на Моховой "разыскивал" для меня эти книги как большую редкость, тогда как они в большом количестве лежали на складе фирмы в Рядах на Красной площади, куда с Моховой рукой подать. Это обнаружилось, когда один из директоров фирмы Владимиров, с которым мы периодически встречались по участию его в золотопромышленных делах на Зее, увидя у меня на столе Фукидида, полюбопытствовал, почему я эту книгу читаю. Впоследствии, перед выпуском нашего Фукидида, пришлось скупить остаток кузнецовского издания!
Одно время мне помогал по справочной части молодой филолог В. О. Нилендер. Зиму 1911/ 12 года он приходил ко мне ежедневно в 8 часов 15 минут утра, и мы за утренним чаем занимались до 9 ч. 30 мин., когда мне нужно было идти в контору. Владимир Оттонович наводил библиографические справки, покупал нужные книги, подсчитывал объем текстов писателей, намечавшихся к переводу, исполнял разные поручения. Постепенно мы с ним собрали порядочную коллекцию русских переводов классиков.
В большинстве своем эти прежние переводы оказывались неприемлемыми к переизданию либо по своей устарелости, либо недостаткам русского языка. Но все же ознакомиться с ними мы считали необходимым. В общей сложности прежними переводчиками была выполнена большая работа, и игнорировать ее не следовало.
У Владимира Оттоновича была собственная работа -- "Собрание греческих лириков в переводах русских писателей", которую он хотел устроить у нас. Труд этот правильнее было бы озаглавить: "Собрание русских переводов древнегреческих лириков". Сохранилась переписка по этому вопросу с Зелинским, Коршем, Церетели. В гранках сохранилась и написанная по этому случаю статья Корша.
К работе для "Памятников мировой литературы" надо было привлечь петербургских филологов, в первую очередь такую мировую знаменитость, как Ф. Ф. Зелинский, затем А. И. Малеина, С. А. Жебелева и других. Для этого я ездил в Петербург. Наши предположения встречены были там с величайшим сочувствием, но и с некоторым недоумением. Питерцы боялись неудачи, даже провала. Рекомендовали величайшую осторожность. Советовали выпускать небольшими, дешевыми книжками. Ссылались на провал выпущенного издательством "Просвещение" тома Еврипида. Классицизм никогда не пользовался у нас сочувствием публики, теперь особенно обострилась борьба с ним. "Кто же станет покупать классических писателей! Мы опоздали на несколько лет", -- рассуждали питерцы. Я возражал: "Правда, мы идем как будто против течения. Но это только так кажется. В России, кроме специалистов-филологов, никто классиков в оригинале не читал и не читает. Переводов нет в продаже. Классиков просто не знают. То, что перестанут муштровать гимназистов грамматическими упражнениями по древним языкам, послужит только на пользу нашему делу. Не будет к классикам предвзятого отвращения". Все это приходилось говорить с большой осторожностью, чтобы не задеть чьего-либо самолюбия. Ведь филологи так или иначе связаны были с классической системой. Никаких общих совещаний не было. Я говорил с каждым отдельно.
Чтобы привлечь петербургских филологов к работе для наших "Памятников", я ездил в Петербург. У меня были записаны три адреса: Зелинского, Малеина, Жебелева. По совету М. О. Гершензона я в первую очередь обратился к Ф. Ф. Зелинскому. И хорошо сделал. Ф. Ф. Зелинский отнесся к нашим начинаниям в высшей степени сочувственно. Мы с ним оживленно проговорили весь вечер. Как мне рассказал Фаддей Францевич, три друга, филологи-поэты: он сам, Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский дали когда-то друг другу слово перевести трех греческих трагиков: Эсхила -- В. Иванов, Софокла Ф. Ф. Зелинский и Еврипида -- Иннокентий Анненский, и некоторая работа в этом направлении уже сделана. Нам теперь оставалось договориться с переводчиками и включить эти переводы в наше собрание "Памятников". Софокл устраивался, таким образом, очень просто -- за него брался Фаддей Францевич. Кроме того, Фаддей Францевич просил оставить за ним Аристофана, которого он надеется дать в сотрудничестве с одним своим учеником. Вячеслава Ивановича я знал как кунктатора {Кунктатор -- медлительный, нерешительный человек.}, нерешительного и мнительного человека, и опасался предоставить ему такую большую работу, как перевод всего Эсхила: "Возьмется, свяжет нас и не сделает! " -- говорил я. Я бы предпочел отвести ему что-нибудь менее громоздкое. Но Фаддей Францевич уговорил меня остановиться на Вячеславе Ивановиче для Эсхила, как на единственном в своем роде кандидате, обещая со своей стороны всячески побуждать Вячеслава Ивановича не затягивать работу.
Большие затруднения предвиделись в приобретении готовых уже переводов Еврипида. Сам переводчик Иннокентий Анненский незадолго до того умер. Предстояло сговориться с его наследником сыном, человеком, по-видимому, тяжелым, с которым у самого Фаддея Францевича произошла какая-то размолвка. Между тем другого, равного по силе переводчика, Фаддей Францевич назвать не мог. Ведь покойный Иннокентий Анненский был одаренный поэт и притом филолог, многие годы работавший над Еврипидом. Некоторые вольности, допущенные в переводе, могут быть либо устранены редакцией, либо особо оговорены. Остановились на том, что я лично вступлю в переговоры с наследником; постараюсь получить переводы, хотя бы в копиях, для прочтения в редакции, затем передам их Фаддею Францевичу для окончательного заключения и уже после обсуждения дела вновь с Фаддеем Францевичем постараюсь договориться с наследником. Однако выполнить эту программу оказалось не так-то просто. Не сразу решился наследник предоставить мне копии переводов для прочтения, и не скоро пришлось мне вновь посетить Фаддея Францевича, чтобы принять окончательное решение. В промежуток времени мы с Фаддеем Францевичем неоднократно успели и встретиться, и обменяться письмами по поводу Овидия, Софокла и других авторов. Когда я в назначенное время пришел к Фаддею Францевичу, его прислуга передала мне его просьбу перейти в соседнюю квартиру, где Фаддей Францевич проводит весь день по случаю семейного детского праздника. Там меня радушно приняли, угостили чашкой шоколада. Но разговаривать о деле в переполненной гостями маленькой квартире оказалось затруднительно. Фаддей Францевич предложил, благо погода хорошая, выйти на бульвар перед домом и там на скамейке и переговорить. Так и сделали. С исключительной щепетильностью отнесся Фаддей Францевич к решающему заключению о работе покойного своего друга. Представив все pro и contra, Фаддей Францевич высказывался за использование в "Памятниках" уже готовых переводов И. Анненского. Отбрасывая всякие соображения об интересах переводчика или издательства, Фаддей Францевич решал так, задаваясь целью наилучшего удовлетворения читателя. Оставалась самая трудная задача мне договориться с наследником, и не с ним одним, но еще с госпожой Б., неизменно участвовавшей во всех переговорах и, пожалуй, являвшейся главным тормозом в деле. Переговоры велись на квартире покойного в Царском Селе, в бывшем его кабинете. Но по ходу их мне моментами вспоминались мои состязания с соседями по заводу, которых я старался привлечь к посеву бурака для завода. Но письменный стол, заваленный рукописями, книжные полки по стенам да величавый бюст самого Еврипида, смотревшей на нас сверху, возвращал меня к действительности. В конце концов договорились!
И мы со временем выпустили два тома Еврипида. На этом история злополучных переводов И. Анненского не кончилась. В другом месте этих записок я рассказываю, как в 1930 году наше издательство лишилось своего помещения. Мы, однако, оставили в проходной темной комнате шкаф с архивом и рукописями на хранении нашего артельщика Кузьмы Филипповича, сохранившего свою комнату за собой. В декабре я был ненадолго изъят. Когда же, вернувшись домой, я поспешил проверить целость архивного шкафа, то нашел шкаф вскрытым. Содержимое никого не могло соблазнить. Тем не менее некоторые пакеты пропали. Пропали и подготовленные к печати рукописи Еврипида, т. III. Это, казалось, небольшая беда, так как рукописи были переписаны, и один экземпляр находился на квартире Ф. Ф. Зелинского, уехавшего к тому времени за границу, а другой -- на квартире К. В. Аркадакского. Надо же, чтобы и там эти тексты затерялись!
Не повезло и Эсхилу. Насколько знаю, Вячеслав Иванов перевел "Орестею" и, вероятно, увез с собой за границу рукопись. По крайней мере "Агамемнона", бывшего у меня, он вытребовал через Ю. Н. Верховского чуть ли не в день своего отъезда. Вероятно, рассчитывал издать за границей.
Итак, в первом же разговоре с Зелинским сразу наметились и переводчики, и редакторы, и даже готовые к изданию переводы: "Эсхила" поручить Вячеславу Иванову, Софокла -- Зелинскому, Еврипида готовый перевод приобрести у наследников Иннокентия Анненского, Фукидида -- поручить Жебелеву, Тацита В. Я. Брюсову, "Энеиду" -- ему же, Светония -- Малеину, Овидия "Баллады-послания" -- приобрести готовый перевод у Зелинского.
Последняя вещь уже издавалась "Пантеоном", но мы решили не останавливаться перед этим. Одним словом, обращение в Петербург дало отличные результаты.
Упомянутые выше Малеин и Жебелев, как и Фаддей Францевич, сочувственно отнеслись к нашим "Памятникам". Под редакцией С. А. Жебелева мы выпустили Фукидида. Малеин А. И. приготовил для нас Светония, но рукопись взял обратно, так как к тому времени мы уже не могли взяться за такое издание.
После отъезда Ф. Ф. Зелинского за границу я договорился с Адрианом Пиотровским о переводе всего Аристофана. Две комедии в его переводе ("Лисистрата" и "Всадники") мы даже выпустили в маленьком издании. Очень жалко, что дело на этом оборвалось, так как Адриан Пиотровский очень удачно справился и с переводом, и с комментариями. Не его ли имел Ф. Ф. Зелинский в виду, когда просил оставить Аристофана за ним в сотрудничестве с его учеником.
После этих моих поездок в Петербург Зелинский стал у нас самым деятельным сотрудником по изданию "Памятников мировой литературы". Я часто ездил в Петербург, чтобы посоветоваться с ним, сохранилось немало его ко мне писем.
В. Я. Брюсов для нас "Энеиду" Вергилия перевел, но издать ее нам уже не пришлось. Наступили другие времена, и она была выпущена Государственным издательством. Приступил ли Валерий Яковлевич к переводу Тацита, не знаю. Во всяком случае, он охотно за него брался. В сохранившемся его письме он анализирует свои данные для этой работы.
Но мы не собирались ограничиться одними античными писателями, исподволь готовясь к более широкой программе, что смущало некоторых наших сотрудников. Возражали против включения в программу "Памятников" наряду с "античными писателями" также отделов "Народной словесности" и "Творений Востока", что, однако, входило в нашу общую концепцию всего предприятия. M. Н. Сперанский опасался, что мы "устной русской словесностью" перегружаем "Памятники" тяжелым и неинтересным для нашего читателя материалом, и советовал издать "Былины" сепаратно, не включая их в "Памятники". В сохранившихся письмах востоковеда Алексеева (ныне академика) и Бальмонта отразились опасения их, как бы мы не последовали советам этим. И. Линдеман вспомнил об этих спорах в шуточном стихотворении, обращенном ко мне по случаю 35-летия издательства в 1926 году:
Когда же Асвагошу
Ввели в свой книжный круг,
Соперников в калошу
Всех посадили вдруг.
Первым выпуском "Памятников" был том Овидия "Баллады-послания". Отзыв о нем "Русских ведомостей" привожу здесь полностью, так как он дает соображения, легшие в основу нашей серии "Памятников".
Свободное копирование
