Дом, в котором жила Ирина, был велик и напоминал муравейник; тут были длинные, путаные коридоры, множество дверей и беспрерывно снующие повсюду люди.
- Шумное у вас, Ирочка, жилище, - сказал я ей. - За одной дверью поют, за другой плачут. А где-то, слышно, целый оркестр грохочет.
- Так ведь это же - актерское общежитие, - пояснила она с улыбкой. - У меня муж - артист. Работает в городском драмтеатре. Ну и вот… Публика, конечно, здесь своеобразная.
Я сразу уловил, отметил слово «муж». И оно меня задело вдруг - ужалило болезненно… Почему?
И тут же я сказал себе мысленно: осторожно! Без глупостей! Не начинай новой истории, хватит с тебя старых… Думай об ужине - и забудь обо всем другом.
Ирина ввела меня в столовую. И я действительно отвлекся, забыл обо всем; увидел накрытый стол. Он был хорошо накрыт, обильно, - сплошь уставлен бутылками и блюдами…
- Сейчас, между прочим, я одна, - продолжала Ирина. - Муж в отъезде, на гастролях. И детей тоже нет - они в деревне. Так что вся семья в разгоне!
- Так у вас еще - и дети?
- А как же. Двое!
- Поздравляю, - пробормотал я кисло.
- Мерси. Но с чем же тут поздравлять? С хлопотами? Я порою так устаю, не знаю, куда деваться… А впрочем, что - об этом! Давайте-ка ужинать.
Мы уселись. И поднимая стопку, Ирина сказала:
- Ну, за вас! За ваши успехи! За то, чтобы вы все-таки нашли то, что ищете…
Ужин затянулся надолго. Потом - уже поздней ночью - мы сидели на низкой тахте, слушали музыку. Из патефонной коробки сочился тягучий хриповатый блюз. И от тихих ритмов его, и от выпитого, и от близости женщины - у меня медленно начала кружиться голова.
Осторожно, без глупостей, - предупреждал я себя заранее, еще с вечера… Но какое уж тут - осторожно! Был я молод и глуп, и сильно захмелел на этот раз. Ирина сидела рядом, почти касаясь меня плечом. Я, помедлив, положил руку на ее плечо. Еще подождал. И резким движением привлек ее к себе.
- Не надо, - проговорила она слабым голосом. - Зачем? Это все ведь для меня - не просто… Я не девочка; у меня семья. Тут через многое нужно переступить… Ах, я, наверное, кажусь тебе типичной провинциалкой!
Ирина загасила папиросу. И тотчас же, прикурила вторую. Затянулась порывисто - окуталась в дым.
- Лучше останемся пока друзьями. Ну, а дальше - будет видно… Ты ведь уезжать еще не собираешься?
- Да вроде - нет… Все, в общем-то, зависит от обстоятельств.
Она затихла, прислонясь ко мне. Возникла пауза. И в тишину проникло дуновение блюза; музыка была томительна, чуть надрывна…
Ирина вздохнула легонько. И потом - неожиданно - спросила шепотком?
- Кто ты, а? Откуда ты?
- Как, то есть, откуда, - усмехнулся я, - как - откуда? Из Москвы.
- Я не об этом…
- А о чем же?
- Я - вообще… Что-то в тебе есть такое, чего я не пойму. Какая-то тайна, что ли, какая-то скрытая печаль… Не знаю, не знаю. Словно бы ты - из другого мира.
Ну, начинается, - с досадой подумал я. - Как эти бабы все-таки чуют все, угадывают - удивительно! И тут же пришло искушение: "А может, хватит кривляться? Может, сказать ей правду?" Но какой-то новый, возникший из глубины голос остановил меня: "Нет, погоди. Была бы она твоя, была бы ручная - другое дело… Но пока не суетись. Самое главное сейчас: не наломать дров!"
Хмельная слабость моя прошла. Я убрал с ее плеча руку, и тоже потянулся за папиросами.
- Ты в Москве чем, конкретно, занимался? - допытывалась Ирина.
- Писал - как обычно. Еще рисовал немного. Я вообще-то, по специальности - график.
- А газету ты хорошо знаешь?
- В принципе - да…
- Так. - Она сдвинула брови - задумалась о чем-то. - Ну, а почему бы тебе не поработать, к примеру, у нас в редакции, а? Ты бы согласился?
"Конечно!" - хотел я крикнуть. Но - сдержался. И проговорил с ленцой:
- Пожалуй. Если найдется такая возможность…
- Я думаю - найдется. Но сначала надо подождать, пока пройдут стихи.
- А ты уверена, что они все-таки - пройдут?
- Еще бы! Раз уж я подписала…
- Но ты же сама говорила - о сюрпризах!
- Ах, это все пустяки… Да чего гадать? Воскресенье уже - сегодня. Ночь прошла.
Ночь прошла. И актерский шумный дом спал, был тих, когда я уходил от Ирины. Только у крыльца, в лиловой предутренней мгле, бубнили чьи-то голоса… Там, судя по всему, шел диалог двух педерастов. Один был чем-то обижен - визгливо сыпал упреками, а другой оправдывался и басовито ворковал.
* * *
Я ушел окрыленный… Впереди открывались кое-какие перспективы - и оставалось только ждать появления стихов.
Я ждал их с нетерпением, с жадностью. Но и с некоторой тревогой - тоже! Я ведь знал уже себя, свою участь, и все время пребывал в сомнениях. Что-то непременно произойдет в последний момент, - думал я с горькой иронией, - что-то обязательно случится! Или сгорит типография, или - помрет редактор…
Утром я поспешил к киоску. Схватил свежий, пахнущий типографской краской номер газеты - развернул его с треском. И не увидел своих стихов. Не нашел их.
Нет, в редакции ничего не изменилось; типография была цела, и редактор - жив по-прежнему. Имя его, набранное жирным шрифтом, стояло на привычном месте… И только моего имени не было нигде!
Свободное копирование
