В Соединенных Штатах, как и в Англии, отнюдь не все французы, отвергнувшие вишистский режим, присоединились к голлистам. В Нью-Йорке их ярость вызывал Антуан де Сент-Экзюпери, они относились к нему как к предателю, а ему самому было противно их сектантство. Тотчас после высадки англо-американских войск в Северной Африке Сент-Экзюпери выступил за примирение всех французов, желавших сражаться с врагом. Жак Маритен ответил ему резким письмом, оскорбившим получателя[1]. Один из них был неголлистом, если не антиголлистом, а другой — приверженцем де Голля. В глазах первого вишисты выглядели людьми, которых оккупанты держали за горло и которым приходилось идти на уступки, чтобы дети «не остались без молока»; второй же безоговорочно осуждал перемирие, не мыслил примирения с теми, кто играл какую-то роль в Виши. Один отвергал всякую политику и стремился вновь пойти в бой, другой напоминал, что военные действия требуют руководства и что задача такого руководства, само собой разумеется, лежит на Генерале. (В этом вопросе Маритен был прав.) Так столкнулись два высоких ума, два выразителя сознания французов, находившихся в Америке. Приехав в Африку, Сент-Экзюпери не включился в голлистское движение, посчитав, что в Алжире оно столь же ограниченно, как и в Нью-Йорке. С трудом он получил разрешение сесть за штурвал lightning, скоростного самолета, в нарушение всех инструкций. Смерть застигла его во время одного из разведывательных полетов над Францией.
Позиция другого французского деятеля, Сен-Джона Перса (Алексиса Леже), с первого же дня сформулированная им, сводилась к следующему: никакого правительства, даже временного, вне оккупированной Франции. Он отказался от важного поста, предложенного ему Генералом, продолжал жить в бедности, на пособие, которое получал в качестве литературного консультанта Библиотеки Конгресса, которой тогда руководил его друг, поэт Арчибальд Маклиш.
Французы, не пожелавшие встать в ряды голлистского движения, руководствовались мотивами, отличными от побуждения Алексиса Леже. К ним относились, например, редакторы ежедневной газеты «Франс», которая печаталась на французском языке в Лондоне. Они полностью разделяли голлистский взгляд на Историю. Маршала и Морраса клеймили как предателей. В порывах политической страсти иногда разоблачали людей Виши с такой яростью, что их пропаганда приобретала антифранцузский характер. Я вспоминаю беседу за завтраком, на который один из редакторов газеты пригласил чехов, в том числе Рипку. Речь зашла о президенте Чехословакии Гахе, подписавшем документ, согласно которому его страна попросила «протекции» рейха. Наш собеседник высказался об этом человеке сдержанно, произнес туманную фразу: «Он делает что может». А через несколько мгновений французский журналист стал метать раскаленные ядра в Маршала, в его министров и его сторонников, как если бы никто из них не делал того что мог, как если бы все они раболепно, даже со рвением служили оккупантам.
В команду, делавшую «Франс», входили Пьер Комер, Шарль Гомбо, Луи Леви, принадлежавшие к политическому классу Третьей республики; эти люди вечно опасались генерала де Голля, которого делали подозрительным в их глазах его стиль, его симпатии (предполагаемые) к «Аксьон франсез», его суровые оценки упраздненного режима.
Команда, готовившая радиопередачи «Французы говорят французам», была расколота. Жан Марен считался голлистом строгого устава; Пьер Бурдан держался на расстоянии от ортодоксов. Руководил этой командой племянник Жака Копо — профессиональный актер Жак Дюшен, который, в отличие от журналистов из газеты «Франс», не питал никаких ностальгических чувств к Третьей республике, не любил обстановку исповедальни, царившую вокруг Генерала. Самым способным среди них был П. Бурдан, он нелепо утонул в 1947 году, на заре блестяще начинавшейся политической карьеры.
Свободное копирование
