Мы здесь эмигранты - 19

12 ноября

Ночью запел петух. Какому нормальному петуху хватит наглости голосить среди ночи? В самом центре Парижа? Да ведь в Париже нет петухов! Есть консьержки, грохочущие по утрам мусорными баками, есть скрипящие шторы магазинов – но не поющие петухи. Пронзительное «ку-ка-ре-ку» превратилось в знакомое «др-р-р-р» телефона. Я проснулась, оценив поэтичность сна, заменившего звонок на деревенскую песнь птицы.

– Алло?

– Слушай, я классную байку придумал! – объявил кто-то радостным голосом.

– Войтек? Знаешь что, может, байки и рассказывают перед сном, но я уже сплю. Позвони завтра.

– Но это не просто байка. Это байка-недоебайка.

Я попробовала закончить бессмысленный разговор:

– Оставь меня в покое.

– Всего три минуты, послушай, – попросил Войтек. – Байка-недоебайка: Рыцарь Страхбожий ехал через лес, в котором с незапамятных времен раздавался таинственный звук «дуп, дуп». Отважный Рыцарь решил разгадать загадку таинственного «дуп, дуп». Увы, прошло много лет, а Рыцарь Страхбожий так и не разгадал терзавшей его загадки таинственного леса, в котором слышен был звук «дуп, дуп». Конец. Правда, здорово? – уточнил Войтек.

– Я преклоняюсь перед тобой, о недоебайкописатель. Спокойной ночи. – Я повесила трубку.

Весь день был похож на недоебайку Войтека. Сначала меня попытались гильотинировать двери метро, а потом я позволила уговорить себя пойти на заседание клуба антропологов.

Я уже побывала на нескольких предыдущих заседаниях и на этот раз не хотела попусту тратить время. Меня не волнуют проблемы феминисток, гомосексуалистов или признания мужчины, который чувствует себя лесбиянкой. Председатель клуба, занимающийся экологией и изучающий понятие репрессии в европейской культуре, убеждал меня, что сегодня будет нечто особенное, безумно интересное, новаторское и вообще – бомба.

В зале собраний сидели человек пятнадцать, стулья расставлены по кругу, и трудно понять, кто здесь – приглашенная сенсация. Председатель, как водится, начал говорить о равноправии гомосексуалистов и лесбиянок, о предоставлении заключенным возможности вести нормальную половую жизнь, о борьбе с предрассудками и опровержении вредных мифов. Внезапно он сменил тему и напомнил историю японского студента, который, будучи в Париже на языковых курсах, пригласил к себе как-то вечером знакомую голландку. Пригласил на ужин – в буквальном смысле слова на ужин, поскольку после очаровательного вечера порубил ее на кусочки и частично съел. То, что осталось, убрал в холодильник.

– Японец был признан сумасшедшим, но не является ли термин «сумасшествие» условным? Разве наше общество не запирает в психиатрических больницах всех тех, чья индивидуальность не ограничена произвольными рамками нормальности? – обличительно вопросил собравшихся председатель клуба. – В человеческом организме скрыто много рецессивных черт, которые могут проявиться достаточно неожиданно. Общество – тоже своего рода организм. А значит, можно ожидать, что в человеческом сообществе, даже находящемся на очень высоком уровне развития, скрыты некоторые рецессивные черты, проявляющиеся нередко весьма бурно, но не в крупных масштабах, а в единичных случаях. Эти единичные события, как показывает упомянутый случай японского студента, квалифицируются как действия особей умственно неполноценных или – чаще – как преступления.

Общество хочет забыть о своем видовом прошлом и репрессивно относится к лицам, которые служат живым напоминанием о времени, когда каннибализм практиковался в ритуалах и был просто частью религиозных обрядов. Источником ритуального каннибализма была реальная потребность дополнения меню наших доисторических предков человеческим мясом. Вероятно, этого требовал наш первичный метаболизм – и до сих пор требует у некоторых особей, скажем так… рецессивных. Это факт, все чаще подтверждаемый криминальными хрониками.

Так давайте все вместе разрушим предрассудки и поможем нашим ближним, которые скрывают в себе первобытный метаболизм, свойственный некогда всем нам.

Мы пригласили на сегодняшнюю встречу Франсуа, который расскажет нам о своем опыте. – Председатель указал на типа лет тридцати, с запавшими щеками и глазами, обведенными темными кругами. Франсуа встал, поклонился и снова сел в удобное кресло. Председатель поощрил Франсуа к откровенности: – Пожалуйста, расскажи нам о своих проблемах, ты – среди людей, которые хотят помочь тебе, которые наверняка тебя поймут.

Франсуа по-прежнему молчал, но, вероятно, впал в глубокую задумчивость, поскольку начал – как делаю г в подобных ситуациях большинство французов – ковырять в носу. Вскоре он очнулся, посмотрел на улыбающегося председателя и как будто что-то вспомнил.

– Нет, я не верующий, ну, может, иногда, но чаще – нет. Уже несколько лет у меня голод, голод по чему-то, чего я еще никогда не ел. Как-то раз я увидел старушку, которую переехал грузовик, это было летом, от тела еще шли испарения, и я понял, что мой голод – это голод по человеческой плоти и человеческой крови, – признался Франсуа и замолчал.

– Тебе удалось удовлетворить свою потребность? – спросил один студент.

– Да, – коротко ответил Франсуа, – но потом я испугался, что застукают.

– Ты мог бы ответить подробнее, как ты удовлетворил свою потребность? – допытывался любознательный студент.

Франсуа неуверенно посмотрел на терапевтически улыбающегося председателя.

– Я иногда подрабатывал помощником в больнице в хирургическом отделении. Но на самом деле я брал то, что осталось после операции и больше уже никому не пригодится.

– А этот голод часто на тебя нападает? – спросила девушка, которая все время что-то записывала.

– Ну, может, раз или два в год.

– Ты можешь конкретно определить время года или месяц? – раздался весьма обстоятельный вопрос.

– Не знаю, – честно ответил Франсуа.

– А если бы не было работы с такими выгодными отходами, то ты мог бы напасть на кого-нибудь, вот так, на улице? – ненаучно забеспокоилась девушка с излишне богатым воображением.

Но тут председатель поблагодарил Франсуа и повернулся к несколько сконфуженной аудитории.

– Друзья, предлагаю подписать петицию, требующую открыть доступ в больницы и специализированные медицинские центры для таких людей, как Франсуа. Я считаю это обязательным по нескольким причинам. Во-первых, это позволило бы удовлетворить гуманным способом рецессивные потребности. Кроме того, мы избежали бы нежелательных для общества случаев нарушения закона. Во-вторых, с этих людей снимется комплекс неполноценности. В итоге все поймут, что каннибализм есть еще одно проявление богатства природы homo sapiens. В конце коннов такая акция позволила бы нам, антропологам, непосредственно провести фундаментальные лабораторные исследования этого интересного явления. И в-третьих, распределение человеческого белка, который уже никому не пригодится, как выразился Франсуа, проводимое под медицинским контролем, предохранит потребителей от заражения СПИДом. Предлагаю основать комитет защиты рецессивного каннибализма и…

Я ушла с собрания не потому, что имела что-нибудь против защиты рецессивного каннибализма – история Франсуа меня даже растрогала, – но я не люблю состоять в комитетах, являющихся узаконенной и окостенелой формой общественной активности.