С рассветом мы спешим дальше.
До самого Порт-Артура впереди нас никто не ехал.
Раз только мы дали обогнать себя бонзам (монахам).
Это было на третий день нашего пути.
Мы заехали на постоялый двор пообедать, а бонзы кончали свою еду. Их было несколько человек: пожилой, несколько молодых, двое детей. Все без кос, остриженные при голове. Они ели свой китайский обед, сидя с поджатыми ногами на нарах вокруг низенького столика и молча, сдержанно посматривая на нас. Кончив еду, они встали и ушли.
-- Они вас приняли за миссионеров,-- сказал после их ухода хозяин.
Мы не обратили на это внимания, занятые варкой мамалыги, -- блюдо, которого здесь не знают и которое мы усердно пропагандировали.
Поев, выкормив лошадей, мы отправились в дальнейший путь и в сумерки приехали в большое торговое село. До сих пор нас везде принимали очень любезно. Тем более мы были удивлены, когда перед нашими экипажами быстро захлопнулись ворота гостиницы, а громадная толпа, окружив нас, стала что-то угрожающе кричать,
К несчастию, мы были лишены даже возможности узнать, в чем дело, так как с некоторого времени с нашим проводником-корейцем стало твориться что-то совершенно непонятное: он глупел не по дням, а по часам и сегодня совершенно уже перестал понимать по-китайски.
И теперь он стоял ошалелый, и напрасно П. Н. отчаянно кричал ему что-то по-корейски.
-- Черт его знает, что с ним сделалось,
-- Может быть, пьян?
-- Нет, не пахнет водкой.
Но вслед за тем П., Н, хлопнул себя по лбу и крикнул:
-- Он накурился опиумом!
Хорошо по крайней мере то, что мы с этого мгновенья знали, что нам не на что было больше надеяться.
Я обратился к нашим ямщикам, показывая на запертые ворота, и сказал:
-- Маю хоходе?
Хоходе -- хорошо, маю, ю, значило (по крайней мере для меня и моих возчиков) нет и есть; фраза моя должна была таким образом значить:
"Хорошего нет?"
Ямщики поняли меня и мрачно ответили:
-- Хоходе маю.
Я еще знал слово -- чифан, что значило -- есть, слышал также, как ямщики кричат на лошадей, когда хотят, чтобы они шли вперед: "Е". А когда хотят остановить их: "И".
Я опять показал на ворота гостиницы:
-- Чифан маю?
-- Маю, маю,-- грозно и решительно закричала толпа.
Я вдруг вспомнил, что слово "фудутун" означает начальство.
-- А фудутун ю?
-- Маю, маю...
-- Ну, маю, так маю.
Я назвал находившееся в 35 ли село и спросил ямщиков:
-- Чифан ю?
-- Ю, ю,-- радостно ответили ямщики.
Тогда, сделав величественный жест по направлению к тому селу, я скомандовал им отрывистое: "Е!"
И в одно мгновение все мы сразу вскочили, и на этот раз не надо было погонять ямщиков наших.
Ничего подобного не ожидавшая толпа так и осталась с раскрытыми ртами, а мы тем временем быстро улепетывали, подпрыгивая на невозможных ухабах.
Выезд из села проходил по очень крутому каменистому спуску. Наши экипажи громыхали так, точно раздавался непрерывный залп из пушек. Спуск этот, впрочем, сослужил нам службу, открыв заблаговременно устроенную за нами погоню.
Мы в это время остановились было, чтобы зажечь фонари, так как стало уже совсем темно. Вдруг раздались знакомые уже пушечные выстрелы, и на спуске мы увидали освещенные огоньками до десятка телег, все наполненные китайцами.
Вместо того чтоб зажигать фонари, преданные нам ямщики своротили свои экипажи в кусты по какой-то тропинке, проехали сажен сто и, погрозив нам, чтоб мы молчали, остановились. Скоро мимо нас с грохотом, треском и криками пронеслись наши преследователи и скрылись в темноте. Когда и шум от них замолк и свет их фонарей исчез, наши ямщики рассмеялись, зажгли свои фонари, и мы поехали, но уже какой-то другой дорогой, проселочной, с ужасными выбоинами.
Мы ехали уже несколько часов, путаясь в каких-то пересеченных оврагах, когда услыхали вдруг около десяти выстрелов. Наши ямщики опять начали смеяться и, размахивая руками, что-то говорили нам.
Проехав еще немного, мы остановились у одинокой фанзы. Нам сварили там кукурузу, лошадям дали соломы, и с рассветом мы тронулись дальше.
Свободное копирование
