17 сентября
Я сижу в фанзе Ким-хи-бой деревни Баргаири. У самой фанзы несется теперь разлившаяся в большую река Пансани-ханури.
Мы у подножья перевала Капхарлен. Мелкий дождь и туман закрывают ущелье, Ущелье, которому позавидует и любое кавказское. Вода гулко шумит, и под ее гул я слушаю прекрасные рассказы здешних горцев. Доверчиво, как дети, они сидят на корточках -- человек десять -- и внимательно, серьезно объясняют моему переводчику.
Очень сложный вопрос мы обсуждаем. Вопрос их религии.
Будда, Конфуций, шаман, обожание гор -- все это смешалось и составило религию простого человека в Корее.
Миллион вопросов с моей стороны -- прямых, перекрестных, и полдня ушло, пока получилось нечто связное, передаваемое бумаге.
Здесь же проводник из Ауди, почтенный старик Ким-ти-буан. Здесь и житель Южной Кореи, Анкугуни из провинции Пиандо. И когда все они кивают головами, осторожный и пунктуальный П. Н. Ким переводит мне. Многое он и сам знает, но не доверяет себе и, по моей усиленной просьбе, по нескольку раз переспрашивает.
Вот сущность и результат всех вопросов.
У человека три души. Одна после смерти идет на небо (ханыр); ее несут три ангела (бывшие души праведных) в прекрасный сад (син-тён). Начальник сада, Оконшанте, спрашивает ее, как жила она на земле, и в зависимости от греховности или чистоты этой жизни, чистосердечности передачи всех грехов определяет: или возвратиться ей обратно на землю в оставленное тело, или оставаться в прекрасном саду, или переселиться в тигра, собаку, лошадь, осла, свинью, змею.
Есть души, обреченные на вечное переселение: это убийцы и разрушители династий.
Вторая душа остается при теле и идет с ним в землю (ее несут тоже три ангела), в ад, к начальнику ада, Тибуану.
Третья душа остается в воздухе, близ своего жилья -- ее несет один ангел.
О первой душе забота живущих заключается в том, чтобы дождаться распоряжения начальника сада, на случай, если он возвратит душу назад в тело.
Это может случиться через три дня, пять, семь -- всегда в нечетные дни.
Шаман, или вещун, или предсказатель -- тонн, или просто составитель календаря счастливых дней и празднеств саат-гуан в точности называют этст день похорон. У богатых не хоронят иногда до трех месяцев. Тело тогда кладут в парадную комнату фанзы, кладут туда же и пищу и замуровывают эту комнату. Вообще торопиться с похоронами не следует -- это неприлично, это неуважение к памяти усопшего.
Заботы о второй душе -- душе тела -- заключаются в том, чтоб выбрать телу счастливую гору. Корейские горы представляют из себя множество отдельных вершин, холмов. Все эти холмы и вершины утилизируются для кладбищ. Найти счастливое место -- большой труд. По нескольку раз приходится вырывать тело и переносить его на новое место.
Вчера в дождь и в непогодь мы встретили по дороге таких мучеников, несших уже сгнившее тело. На двух жердях они несли тело, обернутое в корейскую, маслом пропитанную бумагу. От трупа невыносимо разило.
- Почему вы несете его на новое место?
- В нашем доме заболел ребенок, и шаман приказал перенести тело его деда, умершего шесть месяцев назад, на другое более счастливое место. А сегодня именно тот счастливый день, когда назначен перенос.
Счастливая гора, выбранная для покойника, дает все -- счастье, удачу, служебную карьеру. Он богат, потому что выбрал удачную гору отцу, он министр по той же причине.
Есть святые горы. Кто умеет найти их для своих предков, в роду того когда-нибудь будет богатырь.
Забота о третьей душе У китайцев тоже есть нечто подобное: душа дыхания. (Прим. Н. Г. Гарина-Михайловского.)никогда не прекращается: то ее надо покормить, и шаман назначает зарезать свинью, сварить рису и нести на гору, где стоят молельни -- кучи камня под навесом, то тот или другой предок обиделся, и опять надо его умилостивлять той же свиньей (чушкой) и вареным рисом. Вообще эти души воздуха -- беспокойный народ, и возни корейцу с ними выше головы. Блудливые в жизни, они остаются такими же и после смерти, являясь таким образом точным снимком с того, кто жил когда-то.
Над жизнью и смертью распоряжается идол ада, Тибуан. По своим спискам он вызывает с земли чрез свою администрацию очередных. Но оказывается, что и там возможны подтасовки. Так, однажды умер некто Пак из Менгена. Внук этого Пака, умерший значительно раньше и успевший попасть в администрацию Тибуана, сейчас же узнал деда, но, не показав и вида, сказал Тибуану:
- Вот произошла ошибка: мы требовали Пака из Тангена, а пришел из Менгена.
- Исправить ошибку,-- сказал Тибуан.
Таким образом Пак из Менгена возвратился в свое тело и потом рассказывал, при каких обстоятельствах увиделся он со своим внуком.
Дождь все идет, вся фанза протекает. Платье, промокшее вчера в дороге, промокло за ночь еще сильнее, спички отсырели.
- Давно в этой фанзе был покойник?
- Два года назад. Только что сняли траур.
- Будут его еще переносить?
- Будут.
- Сколько времени его держали в фанзе?
- Семнадцать дней.
- В какой комнате?
Показывают, где стоит моя кровать.
- От какой болезни умер?
- От оспы.
- Может быть, от черной?
Долгие переговоры.
- Они не знают,-- говорит П. Н.
- А что он спросил вдруг о наших покойниках? -- встревожились робкие корейцы.-- Может быть, они ему снились? А если снились, то что говорили?
Но я поспешил успокоить их и объяснить, что заговорил о покойниках только потому, что вообще зашел разговор о загробной жизни.
Затем, так как все было готово к отъезду, мы простились с ними, поблагодарили и уехали.
Река бушует и рвется. Коротенькие волны с белыми гребешками с стремительной быстротой мчатся, догоняя друг друга.
Туман и тучи рассеялись, видно голубое небо, собирается солнце выбраться из последних туч. А кругом теснятся горы, здесь уже поросшие мелким лесом.
Говорят, прежде здесь рос когда-то большой, высокий лес. Историю его исчезновения можно наблюдать и сейчас. По скату гор там и сям уже идет распашка.
В других местах к ней подготовляют только поля, выжигая кустарник. Такие распашки замечал я здесь на склонах очень крутых, не более двойного откоса. Выше этих распашек места только для коз да их спутников -- барсов и тигров.
Проехав версты две, мы начали переправляться на другой берег. Бытовая картинка. Завтра у корейцев годовой праздник в честь урожая. Сегодня они поминают родных и готовят мясо для завтрашнего дня.
Большие группы, человек в тридцать корейцев, на этой и на той стороне. Многие из них до пояса голые, и их бронзовые тела сильны и мускулисты. Они все вокруг разрезанных кусков свежего мяса.
Эти тела, длинные волосы, завитушки на голове напоминают одну из картин Эмара или Купера с краснокожими.
Началась очень неудачная переправа: у H. E. лошадь вдруг легла или споткнулась посреди реки. Вследствие этого они оба на мгновение скрылись с глаз. Затем сейчас же опять показались и оба возвратились назад. H. E. ни на мгновение не потерял своего философского спокойствия и сейчас же принялся просушивать записные книжки, паспорта, револьвер, ружье, барометр, шагомер. Одного из наших корейцев свалило водой хуже, на более глубоком месте. Лошадь скоро оправилась, но корейца понесло вниз. Кое-как выплыл и он к берегу и, ухватившись за ветви, взобрался на другую сторону.
Все-таки перебрались, но подмочили весь обоз. Поэтому, разбив палатки, принялись сушиться. Корейцы окружили нас, и вот мы теперь в их обществе. Они деликатны, вежливы, принесли (за деньги, конечно) снопы кукурузы, чумизы, ячменя.
Узнав, что на горах у них растет дикий виноград, я попросил принести его, и теперь возле меня большая корзина черного, сладкого, но мелкого винограда.. E. ушел на охоту за козами. На всякий случай он взял и дробовик и винчестер. С ним пошел один из наших корейцев, а другой, здешний, показывает места.
П. Н. долго вызывал охотников.
- Не идут,-- объясняет он нам,-- боятся H. E.
- Скажите им, что это нам надо их бояться,-- нас, русских, пять, а их сколько.
Наконец согласились, когда я предложил и нашего корейца.
На берегу реки, повалив лошадь, два корейца подковывают ее. В другом месте группа корейцев сидит на корточках и курят свои трубки. Через реку голые корейцы переносят наши вещи. Все это картинки, и надо идти за аппаратом. Я снимаю все группы, а П. Н. объясняет им, что я делаю. Они смеются и все хотят попасть на изображение.
После съемки я раздаю детям сахар.
Маленький мальчик, грустный и миловидный, уже с закрученным наверху хохолком -- признак женатого человека: он уже женат.
Так уютно разбился наш лагерь под группой деревьев, так живописна река и округа. Вот подходит кореец в волосяной шапке, вроде нашей камилавки, с широким раструбом кверху -- это дворянин. Вот идет другой, в белой шапке, вроде тех, которые когда-то надевали в школах -- ослиные уши: это шапка неглубокого траура. При глубоком же -- весь костюм от шапки до башмаков должен быть белого цвета. Вообще белый цвет национальный и любимейший у корейцев.
Сегодня вечером у меня опять собрание корейцев из соседней деревни. Во главе их дворянин. Он, оказывается, и староста у них. По требованию П. Н., я оказываю ему особый почет: жму, как и он, двумя руками его руку, посадил его на походный стул, подарил ему какую-то безделушку, а главное, угостил всю компанию коньяком. Немного, но достаточно для того, чтобы развязать им языки. Дворянин недоволен современным положением дел.
- Прежде в Сеуле за знание давали должности, потом эти должности покупали, а теперь их никак не получишь: пришли другиелюди и все взяли. Наша страна бедная, только и были, что должности -- должности отняли: что остается корейцу?
Он спросил:
- Отчего другие народы богаты, а корейцы бедны?
Я отвечал, что и у корейцев много естественных богатств, но нет технических знаний. Без таких же знаний в наше время нельзя быть богатым. Эту мысль я развил ему примерами вроде моего путешествия со скоростью двадцати верст в сутки, в сравнении с железной дорогой, с тысячеверстной скоростью в то же время.
- Да мы уж строим такую дорогу, но без знаний не мы будем и пользоваться.
Я ответил, что корейцы народ способный, и раз начнут заниматься, то так же скоро, как и японцы, догонят европейцев.
- Северная Корея от России примет науку.
- Если Корея этого захочет, Россия считает корейцев братьями.
- Мы хотим, а как другие -- мы не знаем.
После коньяку речь зашла об обычаях, преданьях, религии. Произошла таким образом проверка и прошлого, услышали мы и три новых рассказа.
В этих рассказах характеристика бонз (монахов) как распутных людей и пьяниц.
Вечер закончился генеральным осмотром наших вещей.
Между прочим выяснилось, что дворянин знает только китайскую письменность, а корейской женской не знает, что делает его, живущего среди простого населения, неграмотным человеком. Но уж так принято, что дворянину неприлично знать женскую грамоту простого народа.
К дворянину остальные относятся с большим уважением: подают ему двумя руками, спрашивают каждый раз разрешение принять от меня угощение. Сыну своему, женатому, лет двадцати, он не разрешает ни вина, ни коньяку.
Выкурив свою трубку, он опять набивает ее, и сын идет к костру, принимая каждый раз и подавая отцу трубку двумя руками.
Почему-то все эти отношения, и эта длинная трубка, и даже аромат табаку напомнили мне самое раннее мое детство в доме деда моего, типичного дворянина и помещика Малороссии.
На прощанье дворянин взял мою левую руку, перевернул ладонью вверх и стал рассказывать мне мою судьбу. Я буду жить до девяноста лет -- об этом говорит линия, уходящая к кисти руки. Это же говорит на основании хиромантии Н. А. Линия к третьему, безымянному пальцу говорит о способностях, чем она больше, чем больше разветвлений, тем больше и способностей.
И это сходится с тем, что говорит Н. А.
- Вот придем в Херион,-- говорит П. Н.,-- там настоящие предсказатели: они вам все расскажут...
Свободное копирование
