И еще одно условие, вынесенное не из поучений Маршака, а из его творчества: в замечательных переводах личность переводчика должна присутствовать наравне с личностью автора. Переводчик не смеет раствориться. Если мы не скажем: "Это Пушкин, это Курочкин, а это Маршак", мы не сумеем с чистой совестью утверждать: "Это "Песни западных славян", это Беранже, а это Бёрнс".
Постойте, да ведь это действительно Бёрнс:
"Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!
Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!
Пусть сходят с ума отец твой и мать —
Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!"
Чуковский писал:
"Маршак никогда не переводил букву — буквой и слово — словом, а всегда: юмор — юмором, красоту — красотой".
Сам Маршак сказал:
"Если вы внимательно отберете лучшие из наших стихотворных переводов, вы обнаружите, что все они дети любви, а не брака по расчету".
В "Веселых нищих" он одержал несравненную победу над Багрицким. Эта победа так же неоспорима, как победа Пастернака над Маршаком в 66-ом сонете Шекспира.
Досадой его жизни был Вильям Блейк. Самуил Яковлевич подступался к Блейку и так, и этак — получалось мертво. Все выходило — и Шекспир, и Стивенсон, и Киплинг, а самое любимое — не давалось.
Недаром худенькая книжка Блейка в переводах Маршака появилась только посмертно. И украшает ее тот же гениальный перевод «Тигра», выполненный еще в 1915 году:
"Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой
Соразмерный образ твой?"
И дальше:
"А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной,
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?"
Не так ли Жерар Филипп всю жизнь мечтал сыграть Тиля Уленшпигеля? Он осуществил под конец свою мечту, но и для него она обернулась разочарованием.
Моя первая книжка Маршаку не понравилась. Это была сборная солянка за двадцать лет. Пробивая себе дорогу, я, как и полагается, клал поклоны:
Был росток согрет весны лучами —
Мне на помощь партия пришла.
А еще я ругательски ругал страну мистера Твистера:
Где воздух от бензинного
Запаха прогорк,
Кичась домов махинами,
Раскинулся Нью-Йорк.
К нему из царства голода
Рабов кровавый пот,
Перегоняясь в золото,
По щупальцам течет.
Были там стихи и поприличнее, но общий уровень понятен. В одиннадцать лет я писал лучше.
Когда я думаю об этой книжке, меня сжигает стыд. Иногда приходит мысль: вот умру, а кто-нибудь напишет статью и приведет пару цитат — именно этих, а каких же еще?
И вот здесь, перед лицом своего покойного учителя, я отрекаюсь от этих позорных строк и горько сожалею, что Самуил Яковлевич не увидел, не успел увидеть других моих книг — особенно последних, за которые мне не было бы стыдно даже перед ним.
Между прочим, кто-то рассказал Маршаку, что в эвакуации на двери моей комнаты красовалась табличка: "Писатель Друскин. Прием с трех до шести".
Маршака это очень огорчило.
Господи! Если бы он только мог представить, как я нищенствовал в Ташкенте и Самарканде, на какой ниточке висела моя жизнь.
Жена главврача — добрая и глупая женщина — приходила навещать меня и вздыхала:
— Ох, Левочка, сегодня вы выглядите совсем плохо: наверное, вы все-таки умрете.
И это было по-настоящему страшно, потому что из палаты каждый день выносили новые трупы.
А Маршак в табличку поверил.
Он вообще был легковерен до наивности.
Рафка Мильман, один из участников конкурса юных дарований, занялся всякими махинациями. Жена Маршака Софья Михайловна, узнав об этом, в ужасе воскликнула:
— Сема, да он жулик!
Самуил Яковлевич укоризненно возразил:
— Софочка, какой же он жулик? Ведь у него орден Боевого Красного Знамени.
Свободное копирование
