ПЕСНЯ ПЕСНЕЙ-
Сначала я вообще не хотел об этом. Но ведь я пишу исповедь. И потом, мне интересно, так ли это бывает у других?
Передо мной факсимильное издание "Огненного столпа" Гумилева. Вот одно из его самых блестящих стихотворений "Шестое чувство".
"Так мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем,
И ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем…"
И сразу время расступается.
Я лечился тогда в институте Турнера. Нам было по десять-двенадцать лет, но в нас уже властно говорил пол.
Когда нянечка Вера влезала на подоконник и мыла окно, мы, четверо мальчишек, не сговариваясь, поворачивались на спину, отодвинув в сторону подушки.
Что видели мы? Только узенькую белую полоску над чулком. Но не от этого ли не спалось нам по ночам?
А затем нахлынула юность. Женщины стали агрессивными. Они наступали, а я неизменно пасовал.
Учительница истории Валентина Сергеевна принимает у меня экзамен. Дело происходит дома. Отвечая, я кладу руку на край журнального столика и внезапно чувствую ее колено.
Испуганно отстраняюсь, продолжаю отвечать. Но какая уж тут история! Во рту пересохло, в голове бьется мысль:
"Неужели это получилось случайно?"
Пересилив себя, кладу руку на прежнее место, и снова колено Валентины Сергеевны прижимает ее к краю.
Не могу пошевелить пальцем, бормочу что-то несусветное. Но мне ставится щедрая пятерка.
Пятерка!
А ведь — ох! — вероятно, следовало поставить двойку.
Проходит несколько лет, и туськина знакомая — Лена, мать двоих детей, приносит мне редкое издание "Милого друга", где все не только написано, но и нарисовано.
В следующий раз она является в прозрачной кофточке, настолько прозрачной, что она была бы неприличной даже но нынешним временам.
И сообщает, что у нее идеальная фигура.
— Видишь? Расстояние от груди до талии должно равняться расстоянию от талии до бедра.
Она не торопится — ведь я не свожу с нее глаз и никуда не денусь.
Но все ее планы опрокидывает война.
Эвакуация. Самаркандская гостиница. Вечер. Я лежу на кровати в своей комнатушке. В ногах у меня сидит молоденькая генеральша из соседнего номера. Ее семидесятилетний муж давно похрапывает за стеной, а мы заболтались.
Мы говорим о всякой всячине, я добродушно разбираю ее неумелые стихи.
И вдруг она придвигается и спрашивает шепотом:
— Ты любишь женщин с маленькой грудью? Я онемеваю. А она смеется и гасит свет.
Потом она долго сидит около меня — совсем близко. А я будто каменный — ни слова, ни движения.
И, как два бойца, схватились во мне чувства желания и страха.
Прихожу в себя от раздраженного стука двери. И так же раздраженно и громко хлопает дверь соседнего номера.
Я ругаю себя отчаянными, последними словами. Я думаю;
"Ну, ничего… вот завтра…"
Но назавтра они уезжают.
А когда миновала еще треть жизни, в шестидесятые годы, я посмотрел по телевизору грустный фильм "Простая история" и полностью отнес в свой адрес слова:
"Хороший ты мужик, Степан Егорыч, а не орел".
Время лишило мои воспоминания телесности, оставив улыбку и сожаление.
И конечно же, все это, соединившись, подсознательно жило во мне, когда я писал свою "Песню песней".
… Грудь ее была,
Как улей на заре, как сад весенний.
Мы, мальчики, робели… Ну а ей,
Мне кажется, не очень-то хотелось,
Чтоб мы пред ней робели… И однажды…
Но тут внезапно началась война.
Теперь я знаю: каждая потеря
Невосполнима. Стоит растеряться,
И растеряешь многое — себя,
Судьбу, надежду… Да, теперь я знаю.
Лет через десять-двадцать я смогу
Похлопать по плечу Мафусаила.
Жизнь удалась. Окончен вкусный ужин.
Жена ушла, сказав: "Спокойной ночи".
А я рисую внуку паровозик
И вспоминаю: грудь ее была,
Как улей на заре. Нет, не об этом!
Подумай лучше о другом. Хотя бы,
Что грудь ее была, как сад весенний.
Я был дурной пчелой… Вот и осталось:
Очки в футляр, ботинки к батарее —
И пусть нас мучат молодые сны.
Свободное копирование
