Вступление в войну Советского Союза - 1

ВСТУПЛЕНИЕ В ВОЙНУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Война подходила к своему логическому завершению. В руинах и пепле лежали многие японские города. Больше половины населения Токио покинуло город: богачи и знать отсиживались на курортах Каруйдзава, Хаконэ, Атами, императорская семья укрылась в своей летней резиденции, а рядовые жители, кто добровольно, а кто и по принуждению, устремились в деревни, уходили в горы.

После воздушного налета 25 мая обычный ритм деловой жизни столицы как-то сразу нарушился. Поезда приходили с опозданием на 10-12 часов, если вообще приходили, газеты издавались нерегулярно, закрылись университеты и школы, уже давно не работали театры и кино. Люди потеряли счет дням, перестали различать время суток: ночью токийцы боролись с пожарами, отсиживались в бомбоубежищах, днем – в полусонном состоянии отправлялись работать на предприятия, в конторы. Продолжалась эвакуация уцелевших предприятий и учреждений, в городе велась расчистка улиц. По приказу военных властей население было брошено на возведение оборонительных рубежей на подступах к Токио. В столице не было света, не работал водопровод. Погорельцы, не успевшие эвакуироваться в горы, старались устроиться вблизи рек и водоемов, где можно спастись от пожаров, отмыться от грязи и копоти.

Бригады по поддержанию общественного порядка и полицейские патрули по нескольку раз в день прочёсывали город, задерживая подозрительных лиц и дезертиров от трудовой повинности. Впервые за все время пребывания в Японии мне довелось увидеть, как ловили вора. Вооруженные чем попало жители оцепили наполовину сгоревший квартал близ станции Симбаси и с возгласами «доробо!» (вор) двигались к месту, где спрятался преступник. Наконец преступник обнаружен. Им оказался 15-летний юноша, грязный и голодный. Его преступление состояло в том, что он пытался похитить у старухи небольшой запас сладкого картофеля – батата. В другое время состоялся бы самосуд и вора, наверное, забили бы до смерти, сейчас же ограничились тем, что дрожащего от страха парнишку передали полицейскому.

Теперь, на восьмом году войны в Китае и в конце четвертого года войны на Тихом океане, в стране гораздо резче, чем раньше, обозначились противоречия в отношении различных слоев населения к войне.

О единстве нации, к чему так долго и настойчиво призывала японская пропаганда, не могло быть и речи.

Японский народ вынес главную тяжесть развязанной правящей кликой войны, кровью и нечеловеческими страданиями заплатил за преступления своих поработителей, за то, что не нашел в себе сил своевременно подняться и сказать грабительской войне «нет!». Но японский народ многому научился за эти годы, многое осознал. Война открыла глаза на преступный характер политики японских милитаристов, ускорила процесс политического и социального пробуждения народных масс, хотя и не подвела их еще к пониманию необходимости организованного выступления против войны, за мир, за социальное переустройство общества. Отдельные вспышки недовольства в народе жестоко подавлялись. Решающую роль сыграло то обстоятельство, что японские трудящиеся в годы войны оказались без своего революционного авангарда – Коммунистической партии, ставшей жертвой жесточайших репрессий довоенных и военных лет. Внутренним классовым чутьем японские промышленные рабочие, трудовое крестьянство, рабочие промыслов, мелкие служащие ощущали, что поражение Японии в войне принесет избавление от дальнейших жертв, но собственными силами они не могли найти революционного выхода из кризиса войны.

Совершенно противоположной позиции в вопросах окончания войны придерживались крупная буржуазия и тесно связанные с ней военщина и бюрократическая знать. Для них война, от первого до последнего дня, была «золотым дном», источником неслыханного обогащения. Крупная буржуазия требовала от правительства и генералов продолжения войны любой ценой. В то же время, поскольку было очевидно, что война проиграна, она была озабочена главным образом тем, как сохранить награбленное богатство. Война еще продолжалась, а доверенные лица крупнейших монополий тайно отправились в Европу и Южную Америку, чтобы выгодно пристроить капиталы своих хозяев, чтобы не дать пропасть им в случае военного поражения. Только некоторая часть крупной буржуазии и высшей знати, включая отдельных членов последнего военного кабинета адмирала Судзуки, обладавшая необходимой долей благоразумия, понимала неотвратимость поражения и стремилась к выходу из войны с наименьшими потерями. Этой группе и суждено было сказать решающее слово в августе 1945 г.

Что касается «промежуточных» слоев населения – чиновничества, офицерства, буржуазной интеллигенции, мелких буржуа, служителей религии и пр. – в их среде царили полный разброд и шатания. Они продолжали по инерции служить императорскому государству, но уже не поддерживали его безоговорочно, как это было вначале. Людские и материальные жертвы этих категорий населения, как и у всего японского народа, были значительными. После первых же налетов авиации США многие из них покинули столицу и крупные города, предпочитая жить в небольших населенных пунктах, где угроза бомбардировок и пожаров была меньше, а решение продовольственной проблемы проще. Многочисленные колониальные чиновники, занимавшие различные посты на оккупированных японской армией территориях, подавлявшие и грабившие местное население, устремились в метрополию, спасаясь от ударов активно развивавшегося национально-освободительного движения, боясь оказаться отрезанными от своей страны в случае капитуляции Японии. Это было подлинное бегство с «тонущего корабля». Представители этой группы к нам, советским представителям, относились особенно скверно, значительно хуже, чем все другие группы населения и даже официальные власти. Объяснялось ли это обуревавшим их страхом или воспитанной годами ненавистью к нашей стране, сказать трудно. Не случайно именно из этой среды вышли фашистские вожаки типа Сэйго Накано и Акао Бин, социал-предатели, вроде Суэхиро Нисио, и так называемые социал-демократические вожди типа Рикидзо Хирано. В дни капитуляции все они быстро перестроились, сделали вид, что изменили свое отношение к нам и к союзникам, создавали многочисленные политические партии, революционные по названию и реакционные по существу.