Провал планов "молниеносной войны" - 2

Все чаще мы стали замечать перемены в отношении японских властей и к немцам. Гордый и надменный вид немецких дипломатов первых месяцев войны в больше сменялся подавленностью и замкнутостью, нас доходили слухи об усилившейся разобщенное членов немецкой колонии, о вражде между дипломатами в Токио и немцами в Шанхае. Поражения гитлеровских войск на Восточном фронте все более повергали немцев в уныние и тревогу. Приезжавшие из Германии дипломаты и офицеры в неофициальных беседах делились между собой мрачным настроение привезенным из Берлина, рассказывали об огромных жертвах, понесенных в результате грандиозных наступательных операций советских войск и бомбардировок союзниками немецких городов. В самом немецком посольстве царила атмосфера взаимного недоверия и интриг Распоясавшийся руководитель местной нацистской организации, в прошлом палач Варшавы, группенфюрер Мэйзингер расправлялся с каждым по первому доносу, подбирался даже к послу генералу Отту. Посла уже давно ждали в Берлине, чтобы примерно наказать за то, что он слепо доверялся доктору Зорге. Отт каждый раз под тем или иным предлогом уклонялся от поездки в Германию, где его ждала расправа.

О Рихарде Зорге до нас доходили лишь отрывочные и крайне противоречивые сведения. Уже два года томился мужественный антифашист и блестящий разведчик в каменных казематах Сугамо. Он и в тюрьме с полным самопожертвованием защищал жизнь своих товарищей и порученное партией дело. Основываясь на нормах международного права, Рихард Зорге на следствии и в суде доказывал, что, как коммунист, он делал все, чтобы не допустить войны между советским и японским народами, никогда в своей работе не пользовался такими методами шпионажа, как подкуп, запугивание, террор. Зорге брал на себя всю ответственность за деятельность руководимой им организации.

Бесконечно веря в правоту общего дела и в нашу победу, Зорге перед лицом палачей сохранял самообладание и стойкость, вызывая у своих врагов чувство зависти и восхищения. После суда и вынесения смертного приговора Зорге заявил: «Виновным себя не признаю. Октябрьская революция указала мне путь, которым я шел все 25 лет. Эта война еще больше укрепила меня в правильности избранного мной пути».

Рядом со светлым и благородным образом замечательного коммуниста и разведчика Зорге какими жалкими выглядели его враги. Взять хотя бы того же генерала Тодзио.

Мне довелось не раз видеть генерала Хидэки Тодзио на различных встречах государственных деятелей и манифестациях, в японском парламенте, в советском посольстве и, наконец, на скамье подсудимых на Токийском процессе над японскими военными преступниками.

Даже по японским масштабам того времени это был недальновидный политик и заурядный генерал. Долгое время он служил в Маньчжурии и Северном Китае, где командовал жандармскими силами. Во втором кабинете Коноэ он занимал пост военного министра, а с октября 1941 по август 1944 г. являлся премьер-министром. Военная конъюнктура позволила Тодзио всплыть на поверхность политической жизни, она же и была причиной его позорного провала.

Внешний вид Тодзио не внушал к нему расположения: это был человек ниже среднего роста, всегда в огромных очках, подстриженный под машинку, лицо и глаза совершенно невыразительны. Его гортанная и лающая речь даже у японцев вызывала улыбки. Своими словами никогда не говорил, заготовленный текст читал монотонно, без выражения. При этом всегда казалось. что он не убеждает, а как будто рубит сплеча, не заботясь о том, слушают и понимают ли его. Свои выступления на митингах Тодзио обычно заканчивал, вскидывая обе руки вверх и троекратно провозглашая: «Тэнно-хэйка банзай!» («Императору десять тысяч лет жизни!»).

Ему в полной мере были присущи характерные для японских военных самоуверенность и бестактность. Я был очевидцем, как однажды в японском парламенте при обсуждении законопроекта о всеобщей мобилизации Тодзио поднялся на трибуну и, не снимая с лица марлевой повязки, какую носят японцы, чтобы не заразиться, давал пояснения к проекту нового закона. Однажды премьер Тодзио посетил советское посольство по случаю празднования 7 Ноября. Войдя в вестибюль, он вдруг полез обниматься с сотрудником, выделенным для встречи гостей. Все мы в этот день надели парадную дипломатическую форму, расшитую позументами. Только по количеству золотых ветвей можно было отличить третьего секретаря от посла. Видимо, генерал Тодзио, считавший себя со времен Маньчжурии знатоком русских обычаев, принял секретаря за посла и решил облобызать его.

Осенью 1943 г., когда дела на фронтах у японцев становились все плачевнее, а Красная Армия победно шла на запад, громя немецкие дивизии, премьер Тодзио на всякий случай решил оказать советскому посольству знак внимания. Он прислал в посольство небольшой мешочек кофе с запиской: «Посылаю советскому послу кофе, добытый японской армией на Филиппинах». Подобный дар был возмутителен с точки зрения протокола и дипломатического этикета, но не принять его посол не мог. Советскому послу, в свою очередь, пришлось ответить японскому премьеру подарком и тоже со значением. Он отправил ему большую банку черной икры с запиской: «Посылаю Вашему Превосходительству немного икры, добытой в русской реке Волге».

Генерал Тодзио питал лютую ненависть к коммунистической идеологии, беспощадно истреблял в годы войны всякое проявление свободомыслия в Японии. Именно он санкционировал казнь Зорге и Одзаки, многие тысячи политзаключенных при его правительстве нашли себе смерть в японских застенках и лагерях. После серии постигших Японию военных неудач и захвата американцами островов Сайпан и Тиниан Тодзио пытался реорганизовать правительство, стремясь сохранить за собой пост его главы, однако обстоятельства были против него. В июле 1944 г. дворцовая верхушка выразила недоверие генералу Тодзио и настояла на его отстранении.

В августе 1945 г., после заявления императора о капитуляции Японии, Тодзио пытался застрелиться, но промахнулся. На Токийском процессе над японскими военными преступниками Тодзио выглядел обреченным, на каждый, самый несложный вопрос обвинения он отвечал медленно, много раз переспрашивал, что-то уточнял, то и дело заглядывал в записную книжку. Его первым повесили как военного преступника в тюрьме Сугамо.