11. Прорыв блокады Ленинграда

После выхода из окружения полк был отведён километров за сорок от передовой на длительный отдых: для ремонта вооружения и техники, ревизии тракторных моторов, для пополнения личного состава. Отдых продолжался несколько недель, вплоть до середины декабря, т. е. до начала новой операции, в результате которой был осуществлён прорыв блокады Ленинграда. В этой операции наш полк принимал самое активное участие; потери же были минимальны.

Поражение немцев на Волге и Кавказе в 1942-ом  облегчило решение задачи освобождения Ленинграда от почти полной его блокады (какая-то связь с «большой землёй» осуществлялась зимой по льду Ладожского озера). Ключевой точкой блокады города считалась Синявинская высота, которую, после неудачной Любанской операции, наши войска неоднократно пытались взять. Не одна дивизия полегла под ней в попытках взять её штурмом. Никто сейчас не знает, сколько тысяч солдат похоронено в болотах на подступах к этой высоте. Уместно сказать, что зимой 1944-го эту высоту взял один батальон, почти без потерь, после тщательной предварительной подготовки штурма в ночных условиях.

Во время отдыха люди занимались своими текущими делами, обычными вне боевой обстановки: приводили себя в порядок, писали письма родным, возобновились политзанятия и занятия по физической подготовке. Вечерами многие офицеры совершали «культпоходы» в расположенный неподалёку ППГ - полевой передвижной госпиталь, в гости к знакомым медичкам.
12 января 1943 года часов в восемь утра мы сидели в своей землянке за деревянным общим столом и поглощали свой завтрак - пшеничную кашу. Вдруг раздался могучий грохот небывалой силы. Такой мощной артиллерийской подготовки мне до сих пор слышать не приходилось. Этот «гром небесный» сопровождался подземными толчками, как при землетрясении, и продолжался целых 40 минут. Захватывало дух от гордости за нашу возросшую военную мощь. Можно было себе представить состояние тех, кому предназначалась эта адская музыка. Немцы, кажется, не ждали артподготовки в этот час, и потому на момент уничтожающего огня их войска не были отведены в запасные тыловые окопы. Именно поэтому наши войска после артподготовки почти без сопротивления овладели первой линией обороны и, введя в действие механизированные части, пошли дальше, взламывая глубоко эшелонированную оборону противника. Успех был обеспечен рядом факторов, и прежде всего тем, что наступление велось значительно превосходящими силами на узком, неожиданном для противника участке фронта - на 7-километровой узкой полоске вдоль Ладожского озера, и тем, что одновременно на этом же узком участке действовали и наши войска со стороны Ленинграда.

Через неделю ожесточённых боев задача по частичному деблокированию Ленинграда была выполнена. Взята была крепость Шлиссельбург - ключевая точка всей системы блокады. Сразу же началось строительство железной дороги вдоль отвоёванной полоски земли, под огнём противника. Через месяц в город пошли поезда. Составы один за другим шли только ночью, при этом в одну ночь туда, на вторую ночь - обратно. Вскоре после начала железнодорожного сообщения с Ленинградом возле нас на запасных путях появились голубые вагончики с ленинградскими женщинами - рабочими по обслуживанию ж. д. путей.
Наши полковые и дивизионные тылы по мере продвижения боевых частей вглубь прорыва всё больше отдалялись от переднего края. Я, будучи тыловиком, чувствовал угрызения совести от того, что сидел в безопасности, и потому рвался на огневую позицию. Тем более, что я считался неосвобождённым комсоргом 210-го дивизиона. Поводом для посещения переднего края, точнее боевых позиций наших «катюш», была необходимость получить подпись командира дивизиона под финансовыми документами, хотя я мог спокойно дождаться, когда капитан Александров сам приедет в штаб, что случалось довольно часто.

До сих пор чётко помню картину, которая предстала передо мной на переднем крае. По мере приближения к нему исчезали последние остатки леса: он был полностью посечён в предыдущие дни боёв. Перед глазами раскрывалась обширная снежная равнина с понижением рельефа к переднему краю. Боевые установки «катюш» практически ничем не были защищены, если не считать нескольких, далеко отстоящих друг от друга берёз.
Командира дивизиона на огневых позициях не было: он находился на НП - наблюдательном пункте. Я решил проявить характер и отправиться на НП. Мне дали связиста для сопровождения: сам я не нашёл бы эту землянку, - и мы пошли вдвоём. Местность постепенно опускалась, а в самом низу, откуда она снова начинала подниматься, находились на небольшом расстоянии друг от друга - через овраг или речку, покрытые плывущим по земле пороховым дымом линии окопов - наших и немецких. Передовая чётко обрисовывалась земляным цветом снега: по мере отдаления от неё поверхность заметно белела, а там, где шли мы, снег имел естественный белый цвет. Видимо, мы находились вне пределов ружейно-пулемётной стрельбы, иначе нас легко можно было бы «снять»: мы шли во весь рост, не пригибаясь. Был солнечный морозный январский день, снег скрипел под нашими сапогами. Шли мы не менее десяти минут. Ориентиром для нас был телефонный провод, лежащий на снегу.
- Всё, - сказал связист, - пришли. Спускайтесь в эту землянку. 

У своих ног я увидел узкую траншею со спуском вниз. Спрыгнув туда вслед за солдатом и пройдя через висящую в проёме плащь-палатку, я оказался в землянке, освещаемой бледной керосиновой горелкой, сделанной из сплющенной артиллерийской гильзы. Прошло несколько секунд, пока глаза привыкли к темноте после яркого света. Первое, что я увидел, была вода, покрывающая весь пол землянки. По периметру этого водного пространства я начал различать лежащих людей - именно лежащих, ибо сидеть они не могли, потому что тогда ноги должны были бы держать в воде. Землянка была сделана неглубокой и внешне совершенно не выделялась над поверхностью, чтобы противник не смог её обнаружить. Это и был НП нашего 210-го дивизиона.
Тут находилось всё командование дивизиона: новый его командир, сменивший погибшего капитана Соколова, капитан Александров, два командира батареи (в частях «катюш» были двухбатарейные дивизионы) и начальник разведки, заменивший погибшего Петухова. Нам с телефонистом лижиться было некуда, поэтому мы сидели на корточках у входа. Я подал командиру документы, которые он подписал, особо не вникая, и возвращая их мне, сказал в спокойном, благожелательном тоне:
- Не стоило сюда ходить, рисковать собой… Я приехал бы, подписал.
Получив разрешение идти, мы со связистом вышли из землянки. И тут случилось то, что должно было случиться: нас заметили немцы. Отреагировали они мгновенно: едва мы отошли от землянким метров на десять, не больше, как у её входа разорвался снаряд. Разорвись он на полминуты раньше, он достиг бы своей цели: разнёс бы нас в клочья. Возвращаясь на огневую позицию, а затем в тыл, я думал о глупой своей выходке с этим походом на НП, ведь кроме своей я рисковал ещё и жизнью связиста. На всём пространстве, которое охватывали глаза, не заметно было ни одной живой души, никого не видели мы на пути ни туда, ни обратно: все сидели в укрытиях. Гораздо умнее было бы предпринять такой поход вечером, при плохой видимости. Нас спасло то, что на этом участке было временное затишье, бдительность противника ослабла. Кто мог подумать, что найдутся два чудака, которые во весь рост пойдут по открытому, насквозь просматриваемому полю?..

В общем, повезло нам в тот раз. Но как точно попал немецкий артиллерист: снаряд разорвался именно в том месте, где мы спускались в землянку. Повезло и нашим офицерам: снаряд расчитан был на поражение наземных целей, а не на разрушение укреплений. Оглянувшись, мы не увидели даже серьёзной воронки, вход в землянку не был засыпан. Пронесло!

                      *     *     *

В 210-м гвардейском миномётном дивизионе я прослужил вплоть до июня 1943-го. Затем получил назначение на должность начальника финансовой части в 16-й отдельный батальон выздоравливающих (ОБВ), а потом служил в 139-м отдельном дорожно-строительном батальоне, с которым и встретил победу на территории Германии. Следующие эпизоды относятся к моей дальнейшей службе в этих частях.