Меня всегда волнует трагическая судьба командира нашего дивизиона Петра Константиновича Соколова. Трудно определить, почему его образ так врезался в память и, кажется, никогда не изгладится, пока я существую. Может, потому что он был вежлив со всеми, никогда не кричал на подчинённых, почитая их личностями, не оскорблял их человеческое достоинство. Потому что был он человеком скромным, не выпячивал себя, не подчёркивал, что вот он - командир, а все остальные - подчинённые, и уж тем более не куражился над ними, не угрожал. А такие примеры перед нами были: тот же комиссар Опанасенко или командир полка подполковник Романенко, который не терпел капитана Соколова и других порядочных людей, уважающих своё личное достоинство, всячески тормозил присвоение ему очередного звания и наград.
После почти всех операций, проведённых дивизионом, из штабов стрелковых соединений, которые дивизион поддерживал огнём, всякий раз передавались требования наградить того, кто так точно определял место нанесения огневого удара. Именно капитан Соколов лично готовил данные для стрельбы батарей. Однажды при мне он даже заявил, что готов соревноваться с самым лучшим артиллеристом германской армии на точность стрельбы. Не думаю, чтобы это было пустым бахвальством: не случайно же капитан был преподавателем Тбилисского артиллерийского училища. Тем не менее комполка Романенко ни разу не представил его к награде.
Трагичность судьбы капитана Соколова была обусловлена тем, что он со своим характером, честностью и порядочностью не вписывался в окружение руководства полка, от которого он непосредственно зависел, и которое как раз ничего общего не имело ни с порядочностью, ни с честностью. И командир полка Романенко, и комиссар полка майор Химич относились именно к той категории людей, которые служили ради чинов и карьеры. Для таких людей не существовало никаких нравственных препятствий. Порядочные же люди для них были просто опасны: это потенциальные разоблачители их неблаговидных поступков. От таких людей они старались избавляться и ставили на их место других, сговорчивых и беспринципных.
Непосредственно устранить командира дивизиона Романенко был не в силах: это была прерогатива штаба гвардейских миномётных частей СВГК. Поэтому основной удар им направлялся на окружение Соколова. Первой жертвой стал начальник продовольственного снабжения Авдюнин: его, мало опытного в хозяйственных делах, просто подвели под военный трибунал по результатам очередной ревизии. Он не смог оправдать документально большую недостачу водки, которую он многократно отпускал по распоряжению командования полка. Начальство обильно угощало гостей из штабов армии и фронта, и не без влияния этого командир полка быстро стал из майора подполковником, а в начале 1943-го он уже был полковником и оказался в штабе Ленинградского фронта в отделе по управлению реактивной артиллерией. А Соколов как пришёл в полк в конце 1941 года капитаном, так и погиб в сентябре 1942-го капитаном, хотя тогда на фронте разрешалось присваивать очередные воинские звания через каждые три месяца.
Ходили упорные слухи о том, что командование полка имело в своём распоряжении крупные запасы продовольствия, захваченные ещё летом и осенью 41-го года во время военных операций под Москвой*. В ходе этих операций Романенко и его комиссар Химич, нашедшие общий язык, организовали себе прицеп, в котором возили неучтённый запас продовольствия в виде копчёностей, консервов и других продуктов, способных к длительному хранению. К такой хорошей закуске, естественно, необходимо было повышенное количество спиртного. Авдюнин не устоял перед начальством, которое требовало всё новых и новых отпусков водки (естественно без документов, с обещанием воспольнит недостачу).
Суд над ним состоялся в первые зимние месяцы 42-го года и как-то прошёл мимо внимания личного состава дивизиона. Убрали его незаметно для сослуживцев, и это было понятно: зачем всем знать, в чём его обвинили и куда ушла недостающая водка. Позже, зимой 1942-43 года я встретил Авдюнина в одной стрелковой части, где он тоже работал по снабжению.
Труднее было с начальником штаба дивизиона старшим лейтенантом Колупаевым. Он прошёл огонь войны 41-го года, был правой рукой Соколова, многое знал и представлял поэтому для начальства полка серъёзную опасность. Долго повод для расправы не находился, но в конце-концов он был подготовлен. Рассказывал об этом мне сам Колупаев:
- Вызывает меня по телефону командир полка Романенко и приказывает срочно дать залп по таким-то координатам. Я, прежде чем позвонить на батарею, прикидываю по карте эти координаты и с удивлением вижу, что в квадрате, по которому мы должны стрелять, находятся наши позиции. Ну, конечно, никакого приказа я на батарею не передаю, но и в полк не сообщаю об обнаруженной ошибке: думаю, сами разберутся и спасибо скажут, что не подвёл их под преступление. Проходит пять минут, десять, огня наши батареи не открывают. Телефонист опять даёт мне трубку: на проводе командир полка, срочно вызывает к себе. Беру машину, еду, спускаюсь в землянку Романенко. Захожу, - он разлёгся за столом и сходу начал ругать меня страшным матом, почему, мол, не выполняешь приказ. Я был ошарашен таким приёмом: вместо того, чтобы сказать спасибо, что по своим не стрелял, он меня оскорбляет. Я вытянулся в струнку перед старшим начальником и, помня устав армии, рявкнул: «Встать, когда с командиром разговариваете!» Романенко, не ожидавший такого, испугался моего крика и, смотрю, стал медленно подниматься. Ну я ему тогда и высказал всё: «Как же вы могли дать мне ложные данные для залпа? Вы что, хотели меня под расстрел подвести?!»
Вскоре я узнал, что нашего начштаба Колупаева откомандировывают из части. Вместо него прислали из романенковского 26-го дивизиона нового - бесцветного и бесхребетного. И какие только способы не применяют карьеристы для достижения своих целей! И перед чем же они только не остановятся? Когда я думал об этом, становилось страшно: среди кого мы живём?.. Для меня, фактически не сталкивавшегося ранее с реальной жизнью и черпавшего сведения о ней из книг с благородными героями, всё это казалось невозможным, немыслимым. Сколько же нужно сил и времени, думал я, чтобы люди у нас стали руководствовались нравственными нормами?
…Наивная простота! Только значительно позднее я убедился в наличии огромной пропасти между людьми: теми, которые не смогут сделать подлости, и такими, кто ради своих шкурных интересов пойдёт на всё.
Можно представить ту нравственную атмосферу, в которой приходилось работать капитану Соколову. Всё меньше оставалось у него офицеров, на которых он мог бы опереться: постепенно окружение командира дивизиона заменялось выдвиженцами Романенко. И капитан искал сочувствия у любого, кто мог понять его. Во время одной передислокации - часть была маневренной и часто перебрасывалась с одного участка фронта на другой - со мной поравнялась и затормозила машина Соколова. Капитан был возбуждён и сразу начал мне рассказывать о происшедшем столкновении с командиром полка.
- Сейчас он мне позвонил, - сказал Соколов, имея в виду Романенко, - и сразу, с ходу мне говорит: «Какой же ты х…!» А я ему тут же отвечаю: «От х… слышу!»
Подробностей командир рассказывать мне не стал, махнул рукой, поехал дальше. Было ясно, что противоречия между командиром полка и командиром дивизиона обострились до предела и ничем хорошим это не закончится: эти люди были несовместимы. Я почувствовал острую жалость к нашему командиру, я ему искренне сочувствовал, но чем я мог ему помочь?..
_______________________________________
* Тогда Романенко командовал 26-м отдельным гвардейским миномётным дивизионом; дивизион был отмечен орденом. Зимой 1942-го на базе таких отдельных дивизионов уже создавались гвардейские миномётные полки. На основе 26-го ОГМД был создан 20-й ГМП.
|
|
Опубликовано 27.11.2012 в 07:04
|
Свободное копирование
