Венгерское восстание
И сразу же за этим, 23 октября – восстание в Будапеште.
В отличие от польских, венгерские события застали нас (меня и моих товарищей) врасплох. По-венгерски мы не читали, с венграми знакомы не были, так что будапештский бунт был для нас как снег на голову. Конечно, мы сразу бросились к газетам – польским и югославским – и, по возможности, к радиоприёмникам. Нечего и говорить, что мы, по крайней мере, наиболее радикальные из нас, (в этом значении я и дальше употребляю местоимение «мы») всей душой были на стороне восставших. Сейчас я бы поостерёгся так однозначно воспринимать подобные события, задумался бы об опасностях стихии народного бунта, о крови на улицах. Тогда подобных сомнений не было. Само понятие «революция» звучало как нечто святое, символизирующее всплеск народного гнева против тирании. Если кто и повешен на фонарях, то чего жалеть – это же их гебисты.
Поначалу казалось, что всё развивается хорошо, почти по польскому сценарию. Назначено революционное правительство во главе с Имре Надем. Десталинизация торжествует в Восточной Европе! И тут в Будапешт вошли советские танки. В зарубежных журналах мы видели обошедшие весь мир фотографии: задумавшийся советский танкист-мальчишка над люком танка, толпы венгров, загораживающие этим танкам дорогу, убитые на улицах, плачущие женщины. Потом предательски выманили, арестовали и казнили Надя, во главе страны был поставлен Кадар.
Несколько дней мир бушевал. А потом его внимание отвлекла начавшаяся война арабов с Израилем, и венгерские события отступили на второй план. Но не для нас. Для нас это было поражением, восстановлением сталинских норм – по крайней мере, в отношениях со странами-сателлитами. И здесь Югославия, только недавно восстановившая статус друга и союзника, снова резко осудила советскую интервенцию. Мы чуть ли не наизусть заучивали «Говор друга Тита в Пуље» из югославской «Политики» – к тому времени я кое-как одолел и сербско-хорватский. Большая (на 3 газетных страницы половинного формата) речь, целиком посвящённая венгерским событиям, кончалась пророческими словами: «Кто сеет ветер, пожнёт бурю». Сеять предстояло ещё долго, а жать – через несколько десятилетий.
Венгерские события положили конец идиллическим отношениям подобных мне интеллигентам с советской властью. Стало ясно: чёрного кобеля не отмоешь добела.
Вот на таком историческом фоне мы и выпустили 4-й номер своего «Литературного бюллетеня».
Однако изложению его содержания нужно предпослать рассказ, относящийся к более раннему времени.