Война не казалась сначала событием, которое может изменить мой социальный статус или положение в обществе. Представлялось, что учёба будет продолжаться до полного окончания курса, а это ещё целый календарный год, а к тому времени война, конечно, победоносно закончится. В этом сомнений в то время не возникало не только у меня, но и у многих окружавших меня людей. Люди верили «первому» маршалу Ворошилову, который на партийном съезде в марте 1939 года уверенно говорил, что доблестная Красная армия разобъёт напавшего врага малой кровью на его же собственной территории. Серьёзные надежды возлагались на рабочий класс самой Германии, который, как писала газета «Правда» на третий день войны, не будет долго терпеть ненавистный ему гитлеровский режим. Жизнь, как известно, опрокинула эти прогнозы.
Своё непосредственное участие на фронте я полностью исключал не только в силу вышеизложенных обстоятельств, но и потому, что не подлежал призыву на военную службу из-за близорукости. Но это не значит, что война, казавшаяся такой далёкой и нереальной, никак не влияла на моё душевное состояние. Тревожно было наблюдать, как колонны мобилизованных мужчин спешат на свои сборные пункты, поднимая тучи пыли на неасфальтированных дорогах привокзального посёлка, где я жил тогда у родителей.
Шла последняя неделя моей производственной практики в областном статистическом управлении. Я составлял аналитическую записку о динамике рождаемости и смертности детей до одного года по Сталинской (ныне Донецкой) области. Записка эта должна была служить отчётом о моей практике. Трудился я без особого энтузиазма, ибо демография - профилирующая учебная дисциплина на демографическом отделении Московского экономико-статистического института, где я учился на 3-м курсе, - не занимала моего воображения. От скучных, абстрактных цифр, за которыми я ещё не различал судеб реальных людей, их радостей и печалей, - понимание этого приходит с годами - хотелось уйти туда, где кипела, казалось, настоящая жизнь, было многолюдно - тянуло выйти в город, пройтись по центральной улице Сталино - улице Артёма, по традиции старой Юзовки называемой Первой линией.
Из всех впечатлений, оставленных в памяти коллективом облстатуправления за два месяца моего пребывания в нём, сохранился лишь образ моего начальника - руководителя сектора статистики населения, с необычной фамилией Волга. Это был небольшого роста мужчина с интеллигентным, мраморно-бледным лицом, которое у него как бы застыло в своей невозмутимой неподвижности. Казалось, его нельзя было ничем смутить или вывести из равновесия. Я никогда не видел его улыбающимся. Его часто вызывали к телефону из районов и городов области, и когда он подходил к аппарату, во всех отделах управления был слышен его мощный, без преувеличения, удивительный для его совсем не могучей фигуры, густой сочный бас: «Я - Волга», «говорит Волга», «Волга слушает». Это похоже было на позывные какой-то радиостанции и вызывало неосознанную тревогу.
В начале июля я как-то прогуливался по знаменитой Первой линии и у меня произошла встреча, которая запомнилась на всю оставшуюся жизнь, встреча, в результате которой я впервые начал сознавать, какие бедствия несёт людям война.
Был, кажется, праздничный день (точно помню, что это было до выступления Сталина по радио 3 июля 1941 года, которое внесло в народ тревожное предчувствие). По улице прохаживалось много нарядной публики - было такое впечатление, как будто ничего не происходит: война оставалась очень далеко и казалось невероятным, чтобы она сюда, за тысячу километров, докатилась (между тем, ровно через три месяца, в начале октября город будет оккупирован). И вот, шествуя в благодушном настроении по улице, недалеко от главпочтамта обратил внимание на впереди идущую молодую женщину, показавшуюся мне знакомой. Ускорив шаг и поравнявшись, я взглянул в её лицо и …поразился: это была Таня Проничкина, моя однокашница по техникуму, с которой я три года учился в одной группе. Но поразило не то, что это была Таня, а то, как разительно отличалась эта худая, бледная, прямо-таки пергаментно-жёлтая женщина от той цветущей, с румянцем во всю щёку пышнотелой красивой девушки, какой я видел её последний раз - три года назад на выпускном вечере.
- Что с тобой, Таня? - невольно вырвалось у меня.
Она меня тоже узнала и вымученная улыбка отразилась на её заострившемся, как после тяжёлой болезни, лице.
- Не пугайся, - сказала она тихо. - Это я уже немного отошла… Ты бы видел меня три дня назад, когда я только сошла с поезда…
Мы зашли в ближайший сквер, сели на скамью, и она поведала мне свою страшную по существу историю - историю эвакуации семей военнослужащих из пограничного города Бельцы.
После окочания техникума её распределили в Николаев. Работала экономистом в облстатуправлении. Вскоре познакомилась с Колей, инструктором райкома комсомола, вышла замуж. В 1939 Колю призвали в армию, на политработу, присвоили командирское звание. Так они оказались в Молдавии, в городе Бельцы, близ границы с Румынией, где родилась у них дочь. На рассвете 22 июня их военный городок начали бомбить… Коля бросился в штаб, а Таня поспешно стала готовится к эвакуации: собрала чемодан, приготовила документы. Вскоре прибежал Коля, подхватил дочь: «Скорее во двор, ждёт машина». Грузовая машина была полна женщин с детьми, - это были семьи комсостава воинской части. Муж подал ей дочь и чемодан, машина тронулась. На станции их спешно погрузили в товарный вагон и начался многодневный кошмар. Первые два дня на станциях поезд бомбили немецкие самолёты. Начались муки жажды и голода: ни воды, ни пищи почти никто с собой не взял - не до того было, а добираться пришлось целых восемь дней. Страшно было смотреть на детей, которые таяли на глазах, а помочь им не было никакой возможности: эшелон-то стоял на станциях по многу часов, но выйти из вагона, отойти от поезда, чтобы набрать воды и еду достать, никто не решался: самое страшное было - отстать… Не чаяла Таня довезти дочь живой, однако - добрались… Сейчас дочь была в больнице с тяжёлой дистрофией. О муже - никаких вестей.
Проговорили мы с Таней больше часа, вспоминали общих знакомых и друзей, кто где, как у кого сложилось, кто вышел замуж, кто женился. Сошлись на том, что война многое смешает и у многих поломает жизненые планы. Пожелав друг другу всего наилучшего, мы расстались на …40 лет.
В 1983-м, будучи одним из инициаторов встречи выпускников Сталинского техникума нархозучёта 1938 года, я занимался розысками однокашников. В числе найденных была и Таня Проничкина, которая оказалась жительницей Кишинёва. Из завязавшейся переписки, а потом и личной встречи, стала вырисовываться картина её жизни, заслуживающая целой книги. Много было у неё и светлых дней, много и печального, трагического.
В годы оккупации Сталино Таня с ребёнком скрывалась под видом крестьянки у знакомых в одном пригородном селе. Она могла эвакуироваться, - военные власти ей, как жене политработника, предоставили соответствующие документы и транспорт, но в последний момент отец её, рабочий-кузнец, снял её с годовалой внучкой с грузовой машины со словами: «Пропадёшь ты, дочка, среди чужих людей». В конце 1943-го нашёлся и муж Тани: он был тяжело ранен на Малой земле под Новороссийском. После войны они снова оказались в городе Бельцы, а затем переехали в Кишинёв, где муж её работал в системе потребкооперации. Жизнь семьи складывалась счастливо, пока в 1966 не разразилась трагедия: муж её Коля внезапно скончался, поражённый осколком, застрявшим в области диафрагмы ещё в 1942 году. Так прекрасная, цветущая женщина в 45 лет стала вдовой, и потом оставалась одинокой, сосредоточив всё своё внимание на дочери.
Железный осколок войны, застрявший близ сердца её любимого человека, сработал через 23 года. Воистину, ничто в мире не проходит бесследно!
Свободное копирование
