Что же заставило меня уйти с директорства на скромную должность ассистента в пединституте?
Начну издалека. Работа в школе шла в каторжном режиме: с половины восьмого утра до семи – восьми вечера. Хотя атмосфера в учительском коллективе была вполне хорошей, но очень трудно доставалось всем нам поддержание общего рабочего настроя и дисциплины в детском коллективе. Сказывалась трудная демографическая ситуация в поселке. Сугубо женский коллектив на комбинате, безотцовщина в семьях, перенаселенность общежитий, бараков и коммунальных квартир без удобств. Как теперь это называют, слаборазвитая социальная структура микрорайона...
В какой-то момент я остро почувствовал, что накапливается усталость: я стал раздражительным, появилось состояние повышенной возбудимости. Сказывалась, видимо, и перенесенная ранее болезнь.
С другой стороны, обострились мои отношения с облоно. Дело было так. Весной 1962 года с интервалом в одну неделю оказалось, что две наши одиннадцатиклассницы находятся на шестом месяце беременности. В те времена подобное расценивалось как «знак самого глубокого развала воспитательной работы в школе».
Но буквально за месяц до того школу проверяла высокая министерская комиссия, которая при всех отмеченных недостатках констатировала большие успехи коллектива в организации производственного обучения, трудового, физического и политического воспитания. Меня наградили грамотой Министерства, избрали делегатом на учительский съезд, многим учителям объявили благодарности.
Как только выяснилось, что в школе такое ЧП, скандал пошел гулять по всем инстанциям. Для проверки состояния полового воспитания прислали новую комиссию, но я ее в школу не пустил, чем вызвал новую волну скандалов. На меня завели «персональное дело», снова вызвали на бюро горкома...
Памятуя о том, как меня назначали в школу, я готовился к столь же скоропалительному снятию с должности... Но в эти дни из отпуска вернулся первый секретарь горкома. Узнав о моем деле, сказал: «Никуда не ходи, никого в школу не пускай, пока я тебя не вызову. Но ты еще за все эти безобразия ответишь!» И стал я ждать отложенного наказания... Энтузиазма в работе это не прибавляло.
Через какое-то время последовал новый вызов в горком. Секретарь горкома Николай Лаврентьевич Вопилов, слывший очень волевым и сильным руководителем, человеком резким в суждениях, спросил, как мне показалось, с издевкой в голосе, не надоело ли работать в школе. Ожидая снятия с работы, я зло ответил: «Хуже горькой редьки!». И вдруг услышал: «Поезжай к себе, сдавай дела и иди заведующим в гороно!». Вот тут я окончательно взорвался: «Ни за что!». Контраст ожидаемого наказания и предложения о повышении вывел меня из равновесия. Видно, и секретарь не ожидал от меня такой реакции: предложил еще подумать и отпустил. Запомнилась его фраза: «Мы с тобой, как те спутники: нас вывели на орбиту, и мы должны крутиться до той поры, пока не войдем в плотные слои атмосферы и не сгорим...». Начиналась в ту пору эпоха космонавтики, а подопытных собачек еще не научились возвращать на Землю. Но, поскольку сама фраза секретаря горкома была произнесена во множественном числе, рассудив, я принял ее как акт некоторого примирения.
Выйдя из горкома, я случайно встретился с проректором пединститута, давним моим добрым знакомым Алексеем Павловичем Полетаевым. Он знал о моих проблемах и тихо сказал: «На этом месте ты так и будешь постоянно ждать и барский гнев, и барскую любовь. Переходи в институт и уезжай учиться в аспирантуру: ведь у тебя и диплом красный, и рекомендация ученого совета есть».
Слова Алексея Павловича как будто из тайников моей души на свет вывели третью причину, повлиявшую на уход из школы. Меня всегда привлекала к себе наука, но карьера школьного учителя, а тем более директора школы не любит раздвоения. Поэтому сокровенное свое желание я отодвигал в дальний угол души, а в итоге стал его просто бояться: пугало то, что за хозяйственными и организационными заботами я стал забывать «свою химию».
Слова А. П. Полетаева многое поменяли в моем сознании: я понял, что должен использовать свой последний шанс.
Мэр города долго не хотел принять мое заявление об освобождении от директорства в связи с переходом на работу в институт, но потом согласился, поставив условием немедленный отъезд на учебу в московскую аспирантуру. Когда я был уже в дверях его кабинета, он сказал вдогонку: «Там ты тоже будешь нужен!».
Так закончилась моя директорская карьера и приоткрылась дверь в науку. Так я ушел из школы, но не из педагогики. Ушел, чтобы в нее и вернуться.
Свободное копирование
