Зимой немало выходило денег на подачки разным монахиням, странствующим богомолкам и монахам - вообще разным лицам, причисляющим себя почему-то к духовному званию. Это делалось, может быть, потому, что она была по происхождению дочь священника, хотя и полкового, но все же священника. А летом выходили деньги на путешествия с целью богомоления, то в с. Мамонтово, где была будто бы явленная икона Николая Чудотворца, то в Воронеж к Митрофанию Угоднику, то в Задонск к Тихону Угоднику.
Помню очень хорошо эти поездки. Они совершались всегда так. Приглашался ямщик Петр (знакомый), и с ним делался договор о поездке в указанное место на тройке лошадей с кибиткой, о пребывании на месте определенного количества времени и о приезде обратно. Содержание лошадей и человека полагалось обыкновенно на его счет; часть денег выдавалась при заключении договора, часть там, куда нужно было ехать, а остальные - по возвращении. В назначенный день приезжал Петрушка (так обыкновенно звали его) на тройке с бубенцами и с громом и стуком по улице, нарушая сонный всегдашний покой обывателей, останавливался около наших ворот; поднимался отчаянный лай собак по всему переулку, у каждого дома отворялись окна, в которые высовывались любопытные встревоженные лица; некоторые спрашивали даже - кто это поедет и куда именно. Затем торжественно отворялись ворота, тройка въезжала во двор, поворачивалась, ворота затворялись, и начиналась укладка вещей. Непременно клалась на дно повозки перина, затем подушки, разные узлы и узелочки, уже не помню с чем, кажется, с бельем и одеждой. Когда все намеченное было уложено, мать говорила обыкновенно: “Ну, теперь, кажется, все?”. Затем она садилась в комнате, должны были сесть и все присутствующие, помолчать, а потом пожелать счастливого пути, а она, со своей стороны, всегда говорила одни и те же слова: “Смотрите, с огнем - как можно осторожнее”. Затем она вставала, молилась Богу, что делали и остальные, прощалась со всеми и одевалась, причем непременно на голову повязывалось два платка, один из которых, сложенный в виде галстука, клался под нижней челюстью серединой, проходил через уши, закрывал их и завязывался на макушке, а другой - срединой клался на лбу, а концы его завязывались на затылке. Сверх этих платков, обыкновенно бумажных, с розовыми клеточками, голова покрывалась теплым шерстяным платком, несмотря ни на какую погоду, хотя бы в 25-30 градусов тепла. Принарядившись таким образом, она выходила, садилась в повозку, конечно, вытянувши там ноги; если кто-нибудь ехал с нею, его наряжали почти так же и сажали с меньшими удобствами только. Затем слова “все готово”, кто-нибудь из остающихся, обыкновенно я, отворял ворота, тройка выезжала, мчалась во всю прыть по переулку, но при повороте на площади уже умеряла свою прыть.
Все эти обычаи из буквы в букву, без малейшего изменения повторялись при каждом отъезде ненарушимо. Семья оставалась без руководителя и призора, лишь старшему давалось немного денег на необходимые расходы. А расходы на поездку были немалые, редко меньше 50 рублей за одну только езду. Так что две поездки в год составляли уже значительную по тому времени сумму.
Свободное копирование
