14 сентября. Вчера произошло такое, во что мне до сих не верится. Первые два урока у нас был труд, и к нам пришла старуха, наша учительница. И что тут поднялось, ее просто травили. Ходили по классу, кидали мальчишечьи фуражки, за спиной шикали, а как только она обернется, замолкали, но начинали другие.
Учительница мне не понравилась, но она была в моих глазах только глупой беспомощной старухой, - и как можно получать удовольствие издеваясь над этой жалкой женщиной.
Я не знаю, как выразить свои чувства.
Прежде всего это удивление - ведь девочки были неплохие и я знала это.
Но тут одна начала, другая поддержала и вот уже весь класс (а там были только девочки) объят стихийной жестокостью. Мне казалось невероятным смеяться над тем, кто слабее, глупее, беспомощнее тебя. Я так и сказала одной девочке на перемене, которая показалась мне лучше и развитее других. Но она тут передала мои слова другим, и вдруг на этой же перемене меня вызывает Софа (худая черная гречанка, очень резкая, жесткая, любящая покомандовать). Не помню, с чего началось, но они не давали мне слова сказать. Их было много, а я одна. Не знаю, что было бы, если бы тут не подошла Зоя, не вырвала бы меня из середины круга и не увела.
При этом Зойка сказала достаточно громко:
- Что ты вообще с ними разговариваешь? - и никто не пикнул, потому что Зойке наплевать было на все на свете разбирательства.
Мне казалось, что всегда прав коллектив, а не один человек. Но в то же время я не могла считать себя не правой.
Девочки превратили этот спор в ссору и не разговаривали со мной, изредка отпуская реплики насчет меня.
Не так давно меня выбрали старостой и желая избавиться от этого я пошла к Вере Павловне и попросила, чтобы меня переизбрали. Но она отказалась, я ее очень просила и потом сказала почему. Она ответила, - Переходи в другой класс, - я отошла от нее.
Ее класс считался самым лучшим из седьмых.
На другой день девочки вели себя так, как будто ничего не было. Но все-таки мы сторонимся друг друга.
На первом уроке физики пришел немолодой лысоватый мужчина с палочкой, инвалид войны, Шота Лаврентьевич Угулава, и стал задавать вопросы по физике из программы 6 класса, в основном я бы назвала эти вопросы теоретическими.
Он новый учитель, но я этого не знаю, он выясняет уровень знания класса.
Я готова отвечать на все вопросы, хотя никогда не читала теории. Просто я знала то, что было нужно при решении задач с Иваном Сергеевичем. Мне надо только мое знание в виде формул перевести в слова. Но так как вопросы очень четкие и конкретные, то формулирую я легко.
Я сижу на задней парте, подымаю руку. Встаю и отвечаю, Снова вопрос и снова одна я знаю ответ.
В моем старом классе ничего подобного не было бы. Уж и Мишка и Вовка все это знали не хуже меня, тем более, что Угулава все упрощает и упрощает вопросы.
Но вот я подымаю руку, держу ее, но меня не спрашивают. Учителю я явно не интересна, со мной все ясно. Он пытается расшевелить других:
-Ну, еще кто-нибудь может ответить?
Но у моих теперешних одноклассников не было Иван Сергеевича в 6-ом классе и они в большом затруднении. Наконец нерешительно поднимает руку Даник Токмаджан и дает правильный ответ.
Мне обидно, что меня не спрашивают, я ведь новенькая, мне надо утвердиться, завоевать авторитет в глазах девочек, которые меня так приняли, но я смиряюсь и опускаю руку.
По геометрии задали задачку, я долго с ней провозилась, придумала доказательство довольно сложное и запутанное.
Когда Валентин Борисович Валуйский, наш математик, немолодой мужчина в очках с разноцветными глазами, вызвал меня к доске, я, сбиваясь и торопясь, рассказала ему решение, он слушал молча и кивал головой.
На другой день он вызвал меня и показал другое, более красивое и лаконичное решение, предложенное мальчиком из параллельного класса, Митрофановым. Я согласилась, что его решение лучше моего.
В конце недели оказалось, что Валентин Борисович поставил мне пятерку в журнал по геометрии.
Классная мне выговорила, почему я не подаю дневник, притом так, как будто я скрывала двойку.
Свободное копирование
