Около двух месяцев медленно передвигался я со своей командой по смоленщине. У нас сложились нормальные отношения. Я заботился о быте и пропитании, старался учитывать физические возможности этих немолодых и не вполне здоровых людей, каждый из которых по возрасту годился мне в отцы. Они все правильно оценивали, и я ощущал поддержку с их стороны. Не было ни одной попытки уклониться от работы, а вопрос о дисциплине вообще не возникал. Каждый работал в меру своих сил, все прекрасно понимали важность тяжелой и опасной работы, которую мы выполняли. Я написал «опасной», так как постоянно существовала реальная угроза заражения сыпным тифом, который, кстати, протекал во время этой эпидемии преимущественно в тяжелой форме. Больные, которых я видел, почти всегда были в бессознательном состоянии. Вероятно, это было связано и с физическим истощением у большинства людей в освобожденных от немцев районах.
Я мог бы считать, что эта во всех отношениях тяжелая командировка закончилась вполне благополучно, но на шестнадцатый день после возвращения в лабораторию я сам заболел сыпным тифом. Так как инкубационный период при сыпном тифе равен четырнадцати дням, думаю, что заразился я на обратном пути, в переполненном общем вагоне прифронтового поезда. Заболевание у меня протекало относительно легко, так как я был привит против сыпного тифа.
Родители в это время жили в Лефортово рядом с военным госпиталем, куда я должен был быть госпитализирован. Папа договорился с начальником инфекционного отделения, что на меня будет заведена история болезни, а лежать я буду дома. Каждый день к нам заходила врач-ординатор, осматривала меня, делала назначения.
То, что я сейчас скажу, прозвучит парадоксально, но заболевание сыпным тифом было одним из счастливых периодов моей жизни. Впервые с 1939 года, когда я был призван в армию, я находился ДОМА, я лежал в домашней постели, мама и папа были рядом. Они уходили на работу, а я ждал их прихода. В эти дни коллеги спросили у мамы: «Адель Давыдовна, почему у вас такой счастливый вид?» – «У сына сыпной тиф! Он дома», – ответила она. Такие вот бывают парадоксы в жизни.
Выздоровев, я попал на военно-врачебную комиссию, которая обнаружила у меня приглушенные тоны сердца – признак дистрофии миокарда. Это было результатом перенесенных за короткий срок двух инфекционных заболеваний (туляремии и сыпного тифа), каждое из которых бьет по сердечно-сосудистой системе. В результате я получил месяц отпуска по болезни.
Отпуск я использовал в полном соответствии с моими вкусами: начал ездить со спиннингом по подмосковным водоемам. Из каждой поездки привозил по несколько приличных щук, что оказалось необычайно важным для семьи. В голодной Москве 1943 года свежая рыба воспринималась как фантастика. Уловы были настолько хорошими, что мама угощала рыбой соседей по коммунальной кухне.
Отпуск мой был прерван неожиданным вызовом к начальнику лаборатории. Александр Иванович Комаров рассказал, что Западный фронт получил разнарядку: 10 абитуриентов для поступления в Военно-медицинскую академию. Он настоятельно рекомендовал мне воспользоваться этой возможностью. Предложение было совершенно неожиданным и заставило меня крепко задуматься. Вот уже четыре года прошло, как я попал в армию, все эти годы я работал в медицинских учреждениях и весьма близко познакомился с некоторыми областями медицинской деятельности. Меня несомненно заинтересовала микробиология, но я никогда не считал ее своей будущей профессией. Биологический факультет и гидробиология казались мне хоть и отодвинутой обстоятельствами, но самой желанной перспективой. Ведь за мной сохранялось место на биологическом факультете МГУ!
Но Александр Иванович и присоединившиеся к нему родители убедили меня, что не следует терять время с получением высшего образования, война затягивается, быть может, на многие годы, а Военно-медицинская академия – очень солидное учебное заведение, и даже кафедра биологии в ней есть! В общем, соединенными усилиями меня убедили, и я написал рапорт с просьбой о направлении в академию.
Так произошел очередной крутой поворот в моей жизни, и в скором времени, получив необходимые документы, я отправился в далекий и знойный Самарканд.
Я тепло распрощался с товарищами по работе в Санитарно-эпидемиологической лаборатории Западного фронта. Полтора года, проведенные в этом коллективе в один из самых тяжелых периодов войны, многому меня научили как в специальных вопросах микробиологии и эпидемиологии, так и – и это, вероятно, главное – в области формирования человеческих отношений. Александр Иванович Комаров остался для меня примером умного и справедливого начальника, прекрасного организатора и хорошего сердечного человека.
И наконец, чтобы закончить рассказ об этом периоде моей жизни, следует упомянуть, что именно тогда я выполнил свою первую научную работу. Статья «Агглютинирующие сыворотки на фильтровальной бумаге» опубликована в сборнике «Военная медицина в Великую отечественную войну» (М., 1945). Это примитивная работа, но она значится первой в списке, в котором насчитывается ныне около двухсот наименований.
Свободное копирование
