В пятницу, 5 февраля, в газетах появилось официальное сообщение о конференции министров-союзников, столь же краткое, сколь оптимистичное. "Три державы, -- говорится в нем, -- намерены объединить свои финансовые ресурсы, так же как военные, чтобы продолжать войну до победного конца. С этой целью министры решили предложить своим правительствам взять на себя в равных долях ссуды, сделанные и имеющие быть сделанными для государств, которые сражаются в настоящее время на нашей стороне или будут склонны вступить в скором времени в войну за общее дело..." Несмотря на это сообщение, целый день еще продолжались переговоры, причем дело шло очень туго и не обошлось даже без резкостей. Барк требовал "либо открытия французского и английского рынков для большого русского займа, либо ссуд в два с половиной миллиарда. В конце концов, он удовольствовался тем решением, о котором я [464] упоминал выше. Со своей стороны, Ллойд-Джордж требовал, чтобы металлические наличности были предоставлены в своего рода совместное пользование. Решено было только, что Французский и Русский государственные банки внесут каждый в Английский банк сто пятьдесят миллионов золотом в том случае, если кассовая наличность в Лондоне упадет ниже определенной суммы. В результате все уладилось. Но непримиримая позиция Барка произвела очень скверное впечатление на Рибо; в разговоре со мной последний отзывался о Барке с презрительной резкостью.
Рибо рассказал мне о своей встрече в сенате с Клемансо. Последний на сей раз возмущался Мильераном. "Он представлял жалкий вид в военной комиссии, -- резко заявил тигр. -- Так не может продолжаться. Президент уже сменил одного военного министра. Он может взять теперь третьего". -- "Да, -- заметил Рибо, -- третьего в ожидании четвертого". "Я, -- говорит Рибо, -- хотел дать ему этим понять, что, если этот третий будет он, Клемансо, это тоже не могло бы быть на более длительный срок. Он слишком импульсивен. У него тотчас же были бы нелады и стычки с Жоффром. Он сказал мне, что посетил Жоффра в ставке и нашел, что главнокомандующий не желает признавать подле себя ничьего авторитета и влияния".
В "L'Homme enchainИ" от 5 февраля Клемансо без всякого основания бешено обрушивается на малинского кардинала Мерсье и уверяет, что уже давно знает его антифранцузские чувства. Этот выпад служит Клемансо попутно для издевательства над "римской благотворительностью".
Несмотря на свои нападки на Мильерана, а может быть, именно вследствие этих нападок, Клемансо избран вице-председателем военной комиссии сената. Председателем этой комиссии является Фрейсине; кажется, он тоже принял с холодком объяснения министра. Я спрашиваю Мильерана об этом заседании. Он признает, что не мог прийти к соглашению с [465] комиссией, которая предлагала ему создать новые части и до наступления весны усилить наши боевые позиции. "Это требование, -- говорит Мильеран, -- покоилось на ошибке. Фрейсине неизвестно действительное число солдат на фронте. Он и товарищи его полагают, что у нас на фронте один миллион двести тысяч человек, действительное число их гораздо выше. Но из боязни, что не будет соблюдена тайна, я предпочел молчать". В субботу, 6 февраля, я посетил госпиталь, устроенный итальянской колонией в одном изящном санатории в Отейле. Меня встретил Титтони, как всегда, загадочный и улыбающийся, среди раненых много гарибальдийцев в красных рубахах, они веселы и производят яркое впечатление.
Мильеран снова виделся с Жоффром и сообщил ему о решении совета министров по поводу экспедиции в Сербию. Жоффр, наконец, изменил свое мнение.
Свободное копирование
