В окопах. 1915 год - 2

 Сводки главной квартиры становятся все более однообразными.

 Ежедневно встречаются в них те же названия: Буа-ле-Претр, Буа д'Айльи, Буа-де-ла-Грюри, Фонтен-Мадам, Перт и Мениль-ле-Гюрлюс, Нотр-Дам-де-Лоретт.

 Та же монотонность, та же бессодержательность в телеграммах из России. Принятое ввиду недостатка снаряжения и ружей решение ограничить в ближайшие месяцы операции на восточном фронте было очень тягостно для Великого Князя Николая Николаевича; ему пришлось сдержать свой врожденный пыл и отказаться от наступления, о котором он мечтал. 2 января он еще заявлял, что готов снова двинуться вперед, как только 4-й сибирский корпус и гвардия прибудут в Варшавский округ.

В понедельник, 4 января, он по телеграфу обратился к Жоффру с вопросом, который выдает его растерянность: "Считает ли французское командование более выгодным оставить русскую армию на положении обороны, по возможности активной, и сохранить за французской армией все имеющиеся у нее ресурсы по снаряжению? Или же оно предпочитает придать ныне операциям на восточном фронте чисто наступательный характер, уступив русскому верховному командованию, если имеющиеся запасы и производство позволяют это, часть снаряжения, предназначенного [431] для западного фронта?"[1]. У нас нет выбора, наш ответ продиктован нашим собственным тяжелым положением, мы ничего не можем дать, так как у нас самих нет необходимого. По словам Палеолога и генерала де Лагиша, русский военный министр, загадочный Сухомлинов, и центральная администрация ввели Великого Князя Николая Николаевича в заблуждение относительно размеров запасов снаряжения, а также сделанных надежных заказов. Что касается Франции, то у нас, конечно, не было ни обмана, ни сокрытия истинного положения дел, но у нас перед войной был недостаток в бюджетных ассигнованиях, и мы слишком уверены были в вечной продолжительности мира; а когда вспыхнула война, мы слишком расточительно расходовали снаряды. Но по тем или другим причинам мы страдаем от того же недостатка, что Россия, и не можем в этот критический момент оказать ей действенную помощь. Итак, на обоих фронтах придется ограничиться генеральной и систематической обороной, поддерживаемой некоторыми наступлениями местного характера.

 Встревоженный тем, что положение принимает затяжной характер и, таким образом, замедляет всякое стратегическое решение, Палеолог по собственному почину посоветовал Сазонову рассмотреть, не возможно ли будет для России заключить сепаратный мир с Австрией, чтобы потом направить все свои усилия против Германии. Сазонов признал, что, если Австрия отказалась бы от Галиции и Боснии и Герцеговины, это был бы результат, которым не следует пренебрегать, идея отдельного мира с габсбургской монархией, заметил он, заслуживает внимания. Сообщая нам об этой беседе, Палеолог в заключение подчеркивает: "Пока будут существовать Германия и Италия, мы будем заинтересованы в сохранении Австрии" [2]. Когда телеграмма Палеолога была получена в Париже, министры и я не могли отогнать от себя мысль, что сепаратный мир Австрии и России, пожалуй, охладит активность последней, отвратит Италию от всякого вмешательства в войну и скоро оставит нас с Англией одних лицом к лицу с Германией. Предположим, что Россия аннексировала Галицию, а Сербия [432] получила Боснию и Герцеговину; Витте в его германофильские друзья, конечно, не преминули бы интриговать в Петрограде с целью отвратить царя от продолжения войны с нашим главным врагом. Испуганное этой перспективой, французское правительство предложило Палеологу снова повидать Сазонова и сказать ему, что он высказал лишь свой личный взгляд, не имея на то инструкций из Парижа.