Понедельник, 28 декабря 1914 г.
Главная квартира доставила мне следующее трогательное обращение мэров территории Танна: "Мэры долин Танна, Сент-Амарена и Мазво благодарят президента республики от имени малолетних мальчиков и девочек Эльзаса за игрушки, которые он послал им на Рождество. Его благородный почин принес им радость и материнскую улыбку незабвенной Франции, они поняли, что первое должностное лицо республики не отделяет в своем сердце лотарингца детей верного Эльзаса от детей вспомнившей о них Франции. Они понимают, что этим чутким вниманием обязаны в значительной мере госпоже Пуанкаре и почтительно просят ее принять их глубокую благодарность".
Вслед за этим обращением я стал получать много других, подписанных -- одни учителями и учительницами, другие -- самими детьми. Я получил их из Крит, Вессерлинг, Сент-Амарен, Мазво, Монтре-ле-Вье, Монтре-Жен, Даннмари, Битчвиллер, Шаванн-сюр-Этан и из других коммун, и все они написаны так трогательно, что волнуют меня до глубины души. Бедные малолетние школьники, они еще не знают, будут ли они завтра немцами или французами, и все же с доверием обращаются к нам; неужели же мы имели бы право обмануть их надежды?
Я принял депутата от Мерты и Мозеля Лебрена, бывшего министром колоний в моем кабинете 1912 г. Это один из самых уравновешенных людей, которых я знаю. Он приехал в Париж на сессию парламента и отправляется обратно в Верден, [420] где служит в чине артиллерийского офицера и где я однажды встретился с ним. "Главная квартира, -- говорит он, -- по-прежнему очень плохо осведомлена а том, что происходит на фронте. Она все более и более замыкается в свой чрезвычайный оптимизм. От правительства и публики скрывают множество мелких неудач, которые следуют за неосторожными попытками. Серьезные ошибки первых дней войны, безумное наступление в Арденнах и Шарлеруа, слепое непонимание пользы окопов, преждевременный отдых, данный войскам после трех дней преследования неприятеля в результате битвы на Марне, -- все это должно было бы служить уроком, но забыто, и можно сказать, что мы готовы при случае повторить те же серьезные ошибки. Мне кажется, что правительство, не беря на себя командование, все же должно контролировать командование". Конечно, но в какой мере и до какого предела? Нелегко установить этот предел. Он установится только в результате опыта и после целого ряда попыток ощупью.
Меня посетил в моем рабочем кабинете Оганьер. "Не находите ли вы, -- спрашивает он меня, -- что после, прекрасных боев, данных нашими морскими частями под Диксмюде, эти части достойны получить знамя, как если бы составляли регулярную военную часть?" -- "Разумеется". -- "Согласны ли вы вручить им лично это знамя в январе?" -- "С великой радостью". -- "В таком случае я распоряжусь о подготовке этого торжества и сообщу вам точный день и месяц. Если желаете, мы сможем вместе отправиться к северным армиям". -- "Весьма охотно. Действуйте. Чем раньше, тем лучше".
Румынский посланник Лаговари направил ко мне своего соотечественника Диаманди, бывшего недавно проездом в Софии. Радославов сказал ему, что Болгария никогда не выступит против Антанты. Поймите меня, никогда. Напротив, возможно, что она двинет свои войска на линию Энос -- Мидия, когда Турция отзовет оттуда часть своих войск. Диаманди уверяет меня, что в конце февраля Болгария вступит в войну. Боюсь, что он ошибается. Он был также в Нише. Уверяет, что своей победой сербы обязаны не только своей храбрости, но и тому, что словенские полки добровольно сдались сербам, после чего австрийцы обратились в беспорядочное бегство. [421]
Свободное копирование
