Нашествие. 1914 год - 196

Вторник, 22 декабря 1914 г.

 Сегодня открылась чрезвычайная сессия парламента. Со времени его роспуска прошло более четырех с половиной [411] месяцев, и каких месяцев! Битвы в Лотарингии, битвы в Эльзасе, битвы в Арденнах и Шарлеруа, общее отступление, тщетные попытки перестроить войска, нашествие неприятеля, победа на Марне, сначала слишком большие надежды, потом опять разочарование, устремление к морю, битва во Фландрии, начало окопной войны -- сенаторы и депутаты следили за всем этим: одни вблизи, в тех корпусах, в которых они были мобилизованы, другие издали, из Парижа, Бордо или представляемых ими округов. Все они знали и разделяли наши переживания. В общем, если не считать нескольких мелких интриг, все они вернулись такими же, как ушли, полными патриотической веры и с твердой решимостью быть стойкими до конца.

 Заседания обеих палат прошли с большим подъемом. Председатель сената Антонин Дюбо почтил память сенаторов, умерших со времени 4 августа, того дня, когда зачитано было мое послание и запечатлен был союз всех партий для блага Франции. Дюбо напомнил, при каких обстоятельствах погиб славной смертью Эмиль Раймон, которому, по крайней мере, одному из первых дано было созерцать во время своих героических полетов равнину освобожденного Эльзаса. Оратор обратился к генералу Жоффру и его сотрудникам с приветствием от имени парламента и нации. Он говорил о том, что полное доверие между правительством, парламентом и страной сохранит наше моральное единство и нашу решающую силу. Ему много аплодировали.

 В палате депутатов места депутата от Эны Гужона, депутата от Нейи-на-Сене Нортье, депутата от Савойи Пруста, павших на поле брани, были задрапированы траурным крепом и украшены трехцветными шарфами. Место Жореса осталось пустым. Председатель Поль Дешанель выступил с прекрасной речью, которую палата постановила расклеить в стране: "Представители Франции, обратим взоры к героям, сражающимся за Францию. Никогда еще Франция не была столь великой, никогда человечество не поднималось на большую высоту. В эту божественную годину родина как бы объединила все великое в своей истории: храбрость Жанны Лотарингской и энтузиазм освободительных войн революции, [412] скромность генералов первой республики и несокрушимую веру Гамбетты, Нантский эдикт, прекращающий внутренние раздоры, и ночь на 4 августа, уничтожающую социальное неравенство". Дешанель был в ударе, он подчеркнул также глубокий смысл этой войны: "Вопрос в том, подчинит ли материя себе дух и станет ли мир окровавленной жертвой насилия. Но нет, политика тоже подвержена своим нерушимым законам. Каждый раз, когда Европе угрожала гегемония, против последней образовывалась коалиция, которая в конце концов устраняла эту опасность... Народы желают свободно распоряжаться собой. Будет ли это завтра, послезавтра -- не знаю! Но вот что несомненно: свидетелями являются наши мертвецы, все мы до конца исполним весь свой долг, чтобы осуществить идею нашей нации: право выше силы".

 Затем Вивиани прочитал министерскую декларацию: "В настоящий момент возможна только одна политика: беспощадная борьба до окончательного освобождения Европы, которое даст мир на основе полной победы. Этот крик вырвался у всех, когда на заседании 4 августа возник, как удачно выразился президент республики, священный союз, который в истории составит честь и славу нашей страны".

 Затем правительство при рукоплесканиях всей палаты говорит о происхождении этой войны и об ответственности за нее: "В первый день войны Германия отрицает право, апеллирует к силе, презирает историю и, нарушая нейтралитет Бельгии, ссылается исключительно на закон интереса. Впоследствии германское правительство поняло, что ему надо считаться с мнением всего мира; и недавно оно пыталось реабилитировать себя, взвалив на союзников ответственность за войну. Но все эти неуклюжие попытки, все эти лживые утверждения, которым не верят даже легковерные и благожелательные элементы, не могли скрыть истину. Все документы, опубликованные заинтересованными нациями, и еще недавно сенсационное выступление одного из самых выдающихся представителей благородной Италии свидетельствуют о давно задуманном плане наших врагов прибегнуть к насилию. Если бы была в этом надобность, то достаточно [413] следующего документа, чтобы убедить в этом весь мир: когда по инициативе английского правительства всем государствам, стоявшим друг против друга, предложено было приостановить свои военные приготовления и прибегнуть к посредничеству в Лондоне, 31 июля 1914 г., Франция и Россия дали на это свое согласие. Мир был бы спасен даже в эту последнюю минуту, если бы Германия примкнула к этой инициативе. Но Германия форсировала события, объявила 1 августа войну России и сделала неизбежным вооруженный конфликт... А раз Франция и ее союзники, несмотря на всю их приверженность к миру, вынуждены были вступить в войну, они будут вести ее до победного конца. Верная своей подписи под договором от 4 сентября, обязавшись в нем своей честью, т.е. жизнью, Франция в согласии со своими союзниками не сложит оружия, пока не отметит за поруганное право, не присоединит навсегда к французской родине провинции, отнятые у нее силой, не восстановит героическую Бельгию во всем объеме ее материальной жизни и ее политической независимости и не разобьет прусский милитаризм, чтобы иметь возможность воссоздать на основе справедливости возрожденную, наконец, Европу".

 Эта декларация, полностью одобренная всеми министрами, социалистами и другими, и ясно указывавшая наши мирные условия, была встречена с энтузиазмом. Затем правительство внесло ряд законопроектов, которые были переданы в соответствующие комиссии. Заседание было закрыто, следующее назначено на другой день.

 В то время как парламент явил этот прекрасный пример патриотизма, наши армии и армии фельдмаршала Френча продолжали на всем протяжении фронта свои тщетные попытки наступления. Кажется, мы нигде не продвинулись вперед.