День утраты народного вождя Владимира Ильича Ленина навсегда вписан в историю человечества.
Воспитывает не только жизнь и деятельность великого человека. Его смерть является столь глубоким потрясением, что кажется рубежом, пройдя который вновь ощущаешь все возрастающую силу его воздействия на умы.
Подытоживая жизнь, всматриваясь в прошлое, видишь, как величественна его деятельность, как драгоценна каждая его мысль. Он, идущий далеко впереди тебя, ведет тебя, и ты понимаешь, как велика сила его духа, мысли. Горестная утрата мобилизует, зовет к творчеству, требует выражения в слове, в живописи, в той области искусства, которой ты служишь.
Первая композиция — "На смерть Ленина" — получилась не сразу. Сначала пришли элементы: отдельные статьи из газет, стихи. Я их исполнял вообще, как хотелось, в любой последовательности. Я еще не подозревал, какая сила в последовательности, в правильной расстановке.
И вот мы сидели с Лилей на высоком холме в репейниках и смотрели на горизонт. Внизу — долина, а на горизонте — горы. Я, как всегда, повторял текст вслух в присутствии моей спутницы. Она, как всегда, слушала, потом сказала:
— Надо сделать так, чтобы не было концертных номеров. Пусть будет целое...
Я мигом намотал на ус и ушел от нее, чтобы сообразить, в чем тут дело.
Оказывается, дело было большое. Но сложить все вместе очень трудно, а я хотел обязательно показать ей. Я урчал про себя и так и этак.
— Мне кажется, ты здесь должен дать стихи. Я дал стихи.
Через два дня я ее порадовал. Я показал, как все закрепил. Она слушала. Мы сидели на полу в квартире рабочего Бондаренко, никого не было. Как только я начал, я услышал, что много насовал лишнего. Она ничего не сказала мне, она поняла, что я сам уже догадался. Я тотчас половину убрал.
Когда она сказала: "Да-да — это совершенно то самое..." — я разговорился. Я разговорился и допустил ее к стихам, к сомненьям, к затруднениям, словом, я думал, вслух и на виду, вместе с ней. Даже молчал и слушал, что она скажет.
Я ушел в репейники, посмотрел на горизонт и еще раз забормотал на свободе. Набормотавшись вволю, я понял, что композиция готова. Моя смутная задача была решена: такая работа существовала.
Мне уже не обязательно было исполнять пьесу "Противогазы" С. М. Третьякова.
Эту пьесу я видел в театре Пролеткульта в постановке Сергея Эйзенштейна. Дело в том, что на заводе происходит авария. Требуется немедленный ремонт. Невзирая на отсутствие противогазов, рабочие, рискуя жизнью, приступают к починке. Выстроившись в очередь, через короткие промежутки они меняются местами. Одни спускаются в люк, другие, отработав положенный срок, в тяжелом состоянии выбираются наверх, но тут же снова занимают очередь, чтобы сменить товарищей и возможно быстрее закончить ремонт.
Пьеса эта мне очень понравилась, и я играл ее один за всех. Я влезал в трюм (люк, в котором сидел осветитель), отправляясь чинить трубы. Я подавал голос оттуда, а иногда только стучал молотком. В зале стояла тишина, особенно тогда, когда стучал молоток. Я оценил чудодейственную силу звука и стучал долго, интересуясь, до каких же пор можно держать пустую сцену. Оказалось, по сценическому времени, порядочно долго. Затем я показывался из люка, спиной к публике, играя отравленного газом рабочего. После пустой сцены моя спина становилась совершенно захватывающим зрелищем.
Свободное копирование
