"Пролетарская воля"

"Пролетарская воля"

 На первые деньги, заработанные на стекольном заводе, мы выехали в Пятигорск и случайно попали в сельскохозяйственную коммуну "Пролетарская воля". Поля коммунаров бескрайни. Ветер играет, волнуя густое хлебное золото. "Наши поля должны быть культурнее обработаны по сравнению с полями единоличников", — говорят коммунары.

 По вечерам, в короткий час перед сном, когда голубым пожаром горит южное звездное небо и уже полили огороды, и все другие работы закончили, полулежа на земле, примостившись на бревнах, покуривая и обнимая своих молодых жен, коммунары вспоминают годы гражданской войны и бои за коммуну. В коммуне много молодых пар... На производственных совещаниях все чаще говорят об увеличении молочных порций. Молоко получают только дети. Стол взрослых очень прост. Но никогда не забуду вкуса горохового супа на завтрак, обед и ужин. Это был не приедающийся, всегда душистый свежий суп с домашним горячим хлебом.

 Нам отводят маленькую комнату рядом с клубом.

 Я давал вечера, а дни мы проводили в тени фруктового сада. Там же я готовил новый репертуар. Не помню, как случилось, что моя спутница начала оформлять клуб. Она расписывала беленые стены, не имея понятия о фресковой живописи, организовала ленинский уголок — и клуб торжественно открылся. Съехались крестьяне из округи, клуб переполнился девушками. Доклад делал один из членов коммуны, художественная часть — Владимир Яхонтов. В поздний час гости расходятся по округе, и песни тонут в темных полях.

 После этого праздника мы уехали. Нам жаль было расставаться с коммунарами. Мы породнились, как только может породнить людей общий труд на благородных началах: "От каждого по способности, каждому по потребности".

 В последний раз мы совершаем путь до города. Лежат обнаженные поля. Жатва собрана — мы едем дальше. Двери теплушки открыты и вправо и влево. И вправо и влево кружится земля и кланяются телеграфные столбы. Мы сидим на наших дорожных вещах — на походной библиотеке, на декорациях. С нами едет еще несколько человек. Крестьянин в плаще спрашивает нас, читали ли мы Гегеля.

 Так мы навсегда расстались с коммуной "Пролетарская воля".

 Я там, считаю, съел яблок и груш больше, чем того заслужил. В этом я был твердо убежден, пока не встретил лет через десять в Москве одного из членов коммуны. Он радостно сообщил мне, что нас помнят, а клуб, который Лиля расписала, еще сохранился.

 Мы ходили по Прохладной, пораженные необычайно узкими улицами: они походили на сплетенные корзины, доверху наполненные яблоками. Тяжелые ветви яблоневых деревьев перебрасывались через сплошные, складно сложенные плетни. По этим улицам в обнимку ходят молодые казаки и казачки в ярких нарядах и поют песни. Где-то совсем близко несет свои обильные воды желтая Кубань. Мощные корявые деревья свисают в воду. Там, у воды, оживление и веселье купающихся детей и женщин.

 Нам сдают отдельную квартиру из двух пустых комнат с белыми стенами и желтыми полами. Но мы не унываем и растягиваемся на полу, как кому вольготнее. Откуда-то появляется котенок и растягивается рядом — третьим членом семьи. Моя спутница пишет на полу афиши акварелью. Мы расклеиваем их по городу.