Время идет, а молодой человек продолжает гулять без пути и дороги. Что-то он знает в глубине сердца, что-то подсказывает ему, что он прав, но очень возможно, что это простое детское заблуждение.
В те годы случалось иногда выступать незапланированно, неожиданно появляясь из публики. Случались всякие непредвиденные приключения. Это было время горячих диспутов и буйных и непричесанных молодых людей, доказывающих, отвергающих.
Однажды молодому человеку довелось присутствовать на вечере чтения произведений Блока, где он совершил в некотором роде чрезвычайный поступок: обуреваемый чувством благородного соревнования в поисках истины, он, взбежав на эстраду, предложил прослушать "его трактовку "Двенадцати" Блока, прочитанных только что очаровательно, но, с его точки зрения, совсем неверно". Он, безусловно, рисковал, так как вечер всеми уважаемой артистки окончился, затихли последние аплодисменты, гасли люстры. Невзирая на расстроенные ряды зрителей, молодой человек немедленно приступил к делу под топот ног, хлынувших к эстраде. Вскоре наступила та тишина, о которой молодой человек часто мечтал. Невзирая на постепенно и неумолимо гаснущие люстры, он благополучно продемонстрировал "свою" трактовку "Двенадцати", собрал аплодисменты и удалился.
Такого рода стихийные действия все же не приносили ему ожидаемого удовлетворения, они сопровождались чрезмерной затратой сил, а главное, молодому человеку никогда не казалось, что он уходит победителем с поля боя, несмотря на явные признаки успешного проведения его рискованных операций. Он уносил с собой горечь сомнения в правильности его поступка.
Итак, решающих его судьбу событий не было и путей в театр тоже не было. Была зима и сугробы — и можно было читать сколько угодно, все, что угодно и где угодно, например, у памятника Гоголя или у какого-нибудь другого памятника. Репертуар расширился и грозил подавить исполнителя, который не мог молчать. Концерты его тех лет не оставили следа: афиш не было, пригласительных билетов тоже. Но, возможно, кое-что сохранилось в памяти тех, кто его слушал. Он давал концерты в казармах, в самодеятельных кружках и больше всего своим друзьям. Друзей было немного, но они были: Вера Строева, Сережа Владимирский, Лиля Попова. С последней он уже не расставался.
Молодой человек ходил в черной блузе, без галстука, с белым отложным воротничком и в коротковатых штанах, а его спутница щеголяла в бархатном лиловом плаще своей бабушки — и так, взявшись за руки, они ходили и не унывали.
Они заходили в университет (в котором мама мечтала видеть своего сына) и слушали лекции по литературе, пользуясь свободой входа.
Затем шли в другое учебное заведение — в Брюсовский институт. Окруженный молодыми поэтами, Валерий Яковлевич, подобно хирургу, анатомировал стихи. Поэты записывали в свои тетрадочки сложнейшие формулы, они добросовестно учились. Молодой человек и его спутница робко садились за парту, памятуя, что математика не давалась будущему артисту еще со школьной скамьи. И, невзирая на трепет перед алхимией поэтической лаборатории, он внимательно слушал В. Я. Брюсова, поверявшего "алгеброй гармонию".
Свободное копирование
