... В 1921 году, когда страна только что вздохнула от последних битв с белобандитами всех мастей, я по состоянию здоровья был направлен в санаторий в Кисловодск.
Путешествующие молодые люди отчасти ротозеи, а подчас внимательные обозреватели достопримечательностей, встречающихся им на пути, ибо где-то в глубине души они уверены, что их ждут необыкновенные приключения.
Добравшись до Минеральных Вод и дожидаясь поезда на Кисловодск, молодой человек купил ветку винограда и лиловую астру, как вдруг мимо него прошла стройная смуглая девушка.
Просидев в вагоне трое суток, он соскучился по своей привычной аудитории друзей, без которых ему было трудно репетировать. Он тут же решил остановить девушку и предложил ей почитать стихи. Прочитавши Блока ("Черный вечер, белый снег"), он получил в награду адрес ее сестры, живущей в Кисловодске.
Прибыв благополучно в Кисловодск, молодой человек сорвал красную ветвь винограда, перебросил ее через плечо и с томиком Пушкина в руках направился по указанному ему адресу.
Что может быть веселее солнечного дня на юге? Пламенели клены, праздничные блики солнечных лучей падали на дорожку.
Я был путешественником, ушедшим из своего села искать счастье по свету.
Открою секрет: я был в "кругу" по системе Станиславского. Я был Пер-Гюнт и еще из Москвы, пускаясь в путь, приступил к репетициям заданного в школе "отрывка".
Молодой человек тотчас же нашел дачу, сад, взбежал на террасу с такой непринужденностью, как будто всегда здесь бывал, и предстал перед худенькой девочкой. На его вопрос: "Тут ли живет Лиля?" — она широко раскрыла глаза и прошептала: "Да".
Так я познакомился с Лилей Поповой и тем милым семейством, в котором она жила.
Мы уже успели пообедать вместе и черную козу доили вместе — я держал хрустальный бокал, а она доила. И уже пьем кофе и жарим лепешки, замешанные на нарзане.
И я читаю:
Мне мало надо:
краюшку хлеба,
да каплю молока,
да это небо,
да эти облака.
Я успел уже многое сообщить им между обедом и козой. Я понимал, что я обязан поделиться с ними — я приехал из Москвы, а они так долго были отрезаны от нее гражданской войной. Не задерживаясь, я сообщил, что учусь у гениального Вахтангова, и они тотчас же влюбились в моего учителя. Приметив это, я, не откладывая, сообщил кое-что о системе Станиславского и, по ходу беседы, сыграл им Пса из "Синей птицы" М. Метерлинка, ловко маневрируя между кувшинами с кленом и гвоздикой. Напевая: "Мы длинной вереницей идем за синей птицей", — я ничего не перевернул, чем в особенности и привел всех в полный восторг. После этого я догадался, что в их жизни я "происшествие", и даже тайно льстил себя надеждой, что "чрезвычайное происшествие". Я прекрасно понял, что они рады моему появлению и, что самое важное, они сродни мне, моему искусству. Наконец я нашел необычайно приятную аудиторию. Это означало, что можно репетировать и репетировать хоть трое суток подряд — все равно никто не уснет, все будут тихо слушать и слушать, не спуская с меня глаз. Внутренне я ликовал, но не подавал виду, продолжая читать и рассказывать.
Ничего, что нет света... Я зажгу вот эту свечу и сыграю им монолог "Скупого". Прекрасно... Теперь, пожалуй, я прочту им "Каменного гостя"... Превосходно... Я тотчас же исчезаю в саду, освещенном великолепной луной, и, рысью обежав дачу, возвращаюсь на террасу, восклицая:
Дождемся ночи здесь. Ах, наконец
Достигли мы ворот Мадрита!..
С той поры я каждый вечер появлялся на знакомой террасе. По вечерам в комнатах становилось холодно. В саду, к самым окнам, приходила и оставалась до рассвета холодная луна. Лунные пятна раскачивались на ветках елок, и, случалось, прыгали в комнату, отражаясь в зеркале. И лунным пятном казалось беленькое платьице девочки, затерявшейся в этих комнатах среди людей, приходивших на мои репетиции.
Я уже знал, что я не только "чрезвычайное происшествие", но и "явление". Эту краткую рецензию мне удалось однажды подслушать, когда на рассвете расходились гости. На следующий день они вернутся снова и "обязательно еще раз послушают".
Свободное копирование
