И тогда все встало для меня на свои места, и я перестал напрасно мучить себя и терзаться внутренне. А ответ оказался настолько же простым и неоригинальным, как и задаваемые вопросы: если дело, которым ты занят, под завязку заполняет твою душу, заставляя ее, эту нематериальную субстанцию, и петь, и ликовать, и возноситься, то оно стоит и твоей кажущейся несвободы, и физического самоистязания, и самой жизни вообще. И совсем уж наплевать, что это за дело: собирание ли бутылочных наклеек, скакание ли по сцене, корпение ли над листом бумаги или тысячи и тысячи еще чего.
Наверное, все, что я сейчас сказал, — литературщина и банальность. Но где мне взять иных слов? И как их расставить, чтобы, не вторя сказанному другими, обозначить все переливы и колыхания души собственной. И какими неведомыми глаголами поведать о том состоянии ее, когда — вешним ли утром, знойным ли летним полуднем или в час вечернего заката, — замерев посреди поля, я вдруг почти физически ощущаю сладчайшие, пронизывающие все насквозь токи земли, да так остро и непереносимо жгуче, что вот пал бы тут и остался навек! И только полыхнет в сознании одна безутешность: поздно все началось, и мало мне было отпущено лет на отбывание этой добровольной каторги.
Но и в клубящемся тумане остаточных дней своих не мыслю себя отрывным от круговерти привычных дел, от этих тощих косогоров, от глин, млеющих под дерновым одеялом, от хмурых перелесков, да от растрепанных сырыми ветрами ивняков, да от тростниковых пожен, да от узкой, в заячий перескок, речки Ушачки, скользнувшей вдоль моих пажитей и пропавшей за сорочиными черемушниками. Да еще от игрушечных наделов своих, площадью в три гектара, от луговых трав, сена, навоза, картошки, от скотов своих драгоценных, кандалами повисших на наших с женой жизнях, но и беззаветно любимых нами, и радующих нас, и кормящих нас.
И нет ощущения ущербности от выбранного, нет сожаления от непричастности к занятиям более возвышенным и высокополетным, как нет сожаления и о том, что, увязши по маковку в делах своих крестьянских, я, наверное, много чего пропустил в жизни, не испытал всех наслаждений и соблазнов ее. Да и зачем они? Да всего и не охапнешь, только душу вымотаешь.
А мне так хорошо и покойно было внутри себя все эти четырнадцать лет моего крестьянствования, что и не надо ничего иного.
Ушаки, февраль 2002-го
Свободное копирование
